отчислению из института, она и сама не хотела тратить время на тупое изучение правил идиотских видов спорта, как грибы появляющихся в постиндустриальном обществе. Максимум, что ей грозило помимо этого, были, наверное, пятнадцать суток, так как валюту, что бы ни напридумывал себе этот вурдалак, она ни разу не взяла за свои услуги. Однако после первых же слов ей стало совсем не по себе.
– Для начала мы арестуем за педофилию и отправим под суд отца вашего ребенка – Сисоева Артема Марковича. Вы родили в шестнадцать? И ваш ребенок Артем Артемович Сисоев живет у своей бабки, матери этого педофила, во Владивостоке. А так как вы, Мария Семеновна, не являетесь его законной матерью, то мы уж постараемся подобрать приют для малыша, по сравнению с которым ваш детдом – имени кого он был?.. – обратился говоривший к своему сослуживцу.
– Имени Луначарского, – не вынимая обожженный палец изо рта, поспешил ответить тот.
– Так вот, по сравнению, с которым ваш гадюшник имени этого самого Луначарского покажется воскресной школой.
Маше было все равно, на кого работать, при условии, если заглядывать в душу ей будут как можно реже. Да и выбора у нее, в общем-то, не было. Она, конечно, согласилась на все.
* * *
– Зачем я рассказал тебе историю мой мамы? – Сис плеснул себе еще «Макаллана». – Так ты сможешь понять, как я оказался здесь и почему я захотел встретиться с тобой и предложить союз.
Так вот, пока моя мама играла в баскетбол и помогала ловить шпионов, я рос у своей бабки, которая впрочем, была неплохой теткой и даже очень себе ничего внешне. Через четырнадцать лет после моего рождения я входил в небольшую уличную банду, кстати, как и ты. «Старшие» по какой-то прихоти решили рвануть в Москву, чего делать точно было не надо, но, как говорится, задним умом и мордвин силен. Мы грабили пьяных в электричках, часы там, бумажники – дрянь, короче, всякая. Потом выставили несколько хат; думаю, здесь-то на наше маленькое бандформирование и положил глаз вездесущий МУР. Когда нас приняли, я молчал как рыба, но это им не помешало повесить на меня и моих товарищей все нераскрытые мокрухи. В свои четырнадцать лет я отхватил десятку, и когда мы с тобой встретились, едва разменял первую двушку. Как я понимаю, мать валялась в ногах у своего начальства, но они с безразличием наблюдали за ее горем. Но когда представился случай, она поставила им ультиматум, пока те не согласились меня вытащить. Я должен был исчезнуть, ты просто подвернулся, никто именно тебя не планировал подставлять. Я согласился стать нелегалом, а точнее никем. После того как мои вещи со следами биоматериала сожгли в печке крематория, я еще почти пять лет просидел в четырех стенах, хотя английский, испанский и молдавский я выучил быстрее чем за два года. Секрет прост – шестнадцать часов в день и электрический разряд, который пропускают через тебя, как только ты ошибаешься даже с тем или иным акцентом. Я официально не существовал. На подопытных крыс, наверное, есть накладные и счета-фактуры на клетки, еду и т. д. На меня была только справка о кремировании. Если бы пьяный электрик перепутал мощность разряда, который я получал за свои ошибки в грамматике, то оставшийся от меня пепел можно было бы ссыпать в ту же урну, где лежал пепел от моей арестантской робы. Ты спросишь, почему я просидел там пять лет, если такой способный? Приготовься узнать еще несколько моих тайн. Службе надо было подобрать моего двойника в Штатах. Возраст, рост, лицо. Это заняло много времени. Когда его нашли, он сразу же получил грант на бесплатное обучение в течение одного года в одном из московских вузов. Там нас и поменяли местами. Я ничего не знаю о его судьбе. Мне срезали кожу с пальцев и лазером выжгли рисунок, как у этого американца. Его родители за несколько дней до моего возвращения в США стали жертвой перестрелки двух банд наркоторговцев, давно терроризирующих наш маленький городок. К несчастью, я даже не успел к ним на похороны, так как попал в автомобильную аварию на пути из аэропорта. Это моя вина. Я спешил, хотя что я мог теперь изменить? Превысил скорость и не справился с управлением на одном из поворотов. Лицо в порезах от лобового стекла, я даже не мог плакать из-за бинтов, закрывавших его, когда мои друзья из колледжа приходили ко мне в больницу. Когда меня выписали, я не мог оставаться в этом городе. Поступил в юридическую школу, мечтал работать у окружного прокурора и искоренять эту мразь, этих проклятых наркоторговцев, как саранча облепивших мою страну. Рекрутеры и DEA[190] сами нашли меня. Более замотивированного кандидата, чем Дуглас Олдридж – это мое настоящее имя, – как ты понимаешь, им трудно было себе представить. – Закончив говорить, Сис внимательно посмотрел на Чекаря, стараясь понять, какое впечатление произвел на него столь откровенный рассказ о его прошлом.
– То есть передо мной сейчас сидит спецагент Drug Enforsment Administration и рассказывает мне тайны, которые могут стоить ему жизни? – Чекарь доел свой завтрак и сейчас просто ковырялся зубочисткой в зубах. – Тебе рассказать о твоих перспективах, если только я шепну пару слов твоему хозяину?
– Не будь наивным. Хромой до сих пор жив только благодаря мне. Я прикрываю все его сделки, и у меня хорошо получается это делать. Кстати, твой груз идет в Европу как контролируемая поставка.
– Зачем тогда тебе нужен я? Вы, как я понимаю, давно повязаны с Раулем, и все Средиземноморское побережье, за исключением Турции и Африки, усердно трудится под вашим контролем, – сказал Чекарь.
– Рауль зажрался и начал путать берега. Я открою тебе тайну: очень серьезные люди в твоей стране им недовольны. И самое главное: у меня есть друзья в Европе, которым я обещал пару картин Рубенса. – Откинувшись спиной на деревянную спинку длинной скамейки, Сис картинно развел свои накачанные руки. На растянувшемся в самодовольной улыбке лице сейчас при свете яркого утреннего солнца действительно белели полоски и звездочки шрамов от многочисленных порезов.
– При чем тут Рубенс? Откуда ты знаешь о картинах? – спросил Чекарь.
– Оттуда, откуда я знаю обо всем остальном. Это моя работа.
– Что ты от меня хочешь?
– Условия сделки простые. – Лицо говорившего, несмотря на бессонную ночь и не менее трех стаканов «Макаллана», выпитых за завтраком, выражало теперь сосредоточенность и серьезность. – Моей конторе в Москве, как ты понимаешь, – специальный агент DEA решил на всякий случай уточнить диспозицию, – нужна полная информация по твоим аварцу и генералу: где, когда и кого они закопали,
