Омар пожал плечами и, набрав полные легкие воздуха, ударил себя ладонью в грудь.
— Может быть, это просто идея-фикс, но у меня есть странное чувство. Даже если Хартфилда уже больше нет в живых, мы должны выяснить, что с ним произошло.
Нагиб кивнул, а барон лишь покачал головой.
— Сколько времени прошло с того момента, как Хартфилд пропал? — наконец спросил фон Ностиц.
— Судя по вашим документам, примерно четыре года. Я нашел статью в «Таймс» от 4 сентября 1918 года. Жена Хартфилда Мэри была позже обнаружена мертвой в пяти километрах западнее Саккары. Следы профессора не обнаружены до сих пор.
— Пять километров от Саккары, вы говорите? Ради всего святого, что понадобилось миссис Хартфилд искать в Ливийской пустыне?
Омар горько усмехнулся.
— Если бы мы знали, то уже продвинулись бы вперед, но нам это неизвестно. Просматривая ваши документы, мы наткнулись на интересную подробность. Секретная служба Германии узнала, что у мертвой миссис Хартфилд было с собой письмо…
— Ах, прошу вас, давайте не будем об этих письмах! Мертвые обычно не носят с собой письма в карманах. Его наверняка кто-то подбросил, чтобы отвлечь внимание. Было бы намного интереснее узнать о причинах смерти. Как умерла миссис Хартфилд?
— Из документов это неясно. Известно лишь то, что на теле не было видно признаков насильственной смерти.
Барон, задумавшись, стал ходить взад и вперед. Неожиданно он спросил:
— А о чем говорилось в письме?
— Там упоминалась какая-то встреча в каирской гостинице «Савой». На этой встрече должна была состояться передача оттиска каменной плиты за сумму, от которой дух захватывает.
— Сколько?
— Десять тысяч британских фунтов!
— Десять тысяч британских фунтов? Это уйма денег.
— Это целое состояние. Только… Хартфилды были люди вовсе не бедные. Они не гнались за богатством. Доходные дома в Паддингтоне и Бейсуотере приносили больше, чем они могли потратить. Следовательно, можно предположить, что миссис Хартфилд не приняла это предложение.
Тем временем Нагиб порылся в бумагах и вытащил копию документа из досье секретной службы, которое имело отношение к таинственному письму.
— Вот, — произнес он и похлопал по листу, — 12 октября 1918 года в 11 часов должна была произойти передача. Но до этого, очевидно, так дело и не дошло.
Фон Ностиц задумчиво произнес:
— Давайте исходить из того, что вы правы и Хартфилд все еще жив. Откуда бы вы начали его поиски?
— Послушайте, — ответил, не колеблясь, Омар, — я бы не искал там, где до этого искали все, например, в Саккаре. Я бы для начала поискал его следы в Лондоне, где он жил. И не принимал бы во внимание доклады секретных служб. Если мы хотим добиться успеха, нам нужно идти своей дорогой.
Решительность, с которой Омар подходил к делу, нравилась барону. Уже на следующий день он раздобыл ему паспорт и визу, выдал значительную сумму на расходы и отправил в Англию. Халиме нравилась жизнь в Берлине, и она осталась, а Нагиб получил разрешение изучить архив Нового музея.
Ему выписали официальное разрешение для каталогизации египетских экспонатов, однако на самом деле Нагиба интересовали отчеты раскопок и корреспонденция немецких археологов, работавших в Египте.
Сначала чиновники министерства отказали в разрешении, но затем по просьбе барона оно было выдано лично министром. Причиной такой щепетильности стала афера, о которой писали в передовицах всех газет мира. Берлинский археолог десять лет назад противозаконно вывез из Египта бюст царицы Нефертити, сделанный из известняка. Когда дело получило огласку, разразился дипломатический скандал, и египтяне с тех пор тщетно пытались вернуть статую на родину.
Омар сел на рейсовый пароход до Дувра, оттуда взял билет на скоростной поезд до Лондона и прибыл точно в 18.10 на вокзал «Виктория». Он сел в черное такси и отправился в сторону Бейсуотер мимо Букингемского дворца и Марбл-Арч, по Парк-Лейн. Недалеко от станции Паддингтон, где поворачивает Харроу-роуд, Омар снял номер в «Мидленде» — отеле первой категории, если верить рекламным проспектам. Заполняя карточку постояльца, Омар поинтересовался, далеко ли до Глостер Террес.
Портье похвалил превосходный английский незнакомца, одернул накрахмаленную манжету и сказал Омару, что идти туда всего около пяти минут, но нужно повернуть три раза. Не съев ни крошки, Омар отправился в номер и вскоре уснул.
Следующее утро выдалось солнечным. Солнце в Лондоне появлялось на безоблачном небе гораздо чаще, чем принято думать. Омар съел роскошный английский завтрак и отправился в путь. Он был в столице Англии впервые, и город произвел на него хорошее впечатление.
Названия улиц и фасады домов не казались ему такими чужими, как в Берлине, и Омар был благодарен профессору Шелли и его жене Клэр, которая долгими зимними вечерами рассказывала ему об Англии и Лондоне.
Лондон отличался от Каира и прочих городов Египта прежде всего чистотой на улицах и упорядоченным дорожным движением.
Здесь было больше автомобилей и двухэтажных омнибусов на высоких колесах, чем повозок с лошадьми. Уличные торговцы, которых в Каире было словно мух у верблюжьего помета, отличались благообразием.
С первой неожиданностью Омар столкнулся у дома Глостер Террес, 124 — трехэтажного здания времен викторианской эпохи с белым фасадом. Приблизившись к строгому порталу, Омар обнаружил латунную табличку с именем «Хартфилд». Она блестела так, словно ее полировали минимум один раз в неделю. Такой же вид был и у ручки звонка, за которую Омар храбро подергал. Дверь открыл седовласый мужчина, по уверенным движениям которого можно было сказать, что он служил дворецким. Вместе с ним была дама средних лет с такими же манерами. Она носила мужские брюки, а во рту у нее торчала сигарета.
Омар не знал, как выглядел профессор Хартфилд, но этот пожилой мужчина точно не мог им быть. Поэтому Омар решил сказать, что раньше работал вместе с профессором и пожелал навестить его в ходе своего визита в Англию. Ему очень хочется поговорить с профессором, ведь они не виделись больше четырех лет. Одна эта фраза развеяла мрачность на лице женщины. Она отодвинула старика в сторону и поинтересовалась, как зовут незваного гостя. Парень назвал свое настоящее имя. Собственно, таиться у него не было причин. После небольшого объяснения, касавшегося внешнего вида дамы, который, оказывается, был связан с работой в саду, Амалия Доне, так ее звали, объяснила свое присутствие в этом доме. Омару сообщили, что миссис Хартфилд, упокой Господь ее душу, приходилась Амалии родственницей по материнской линии, точнее была ее теткой. Из бесконечного речевого потока миссис Доне Омар понял, что она вот уже пятнадцать лет присматривает за домом, ведет дела во время многомесячного отсутствия хозяев. И после того, как выяснилось, что миссис Хартфилд мертва, а профессор пропал без вести, она занимается тем же. На предложение миссис Доне объявить Хартфилда мертвым чиновники не пошли, потому что некоторые факты говорили обратное.
