Кваме Абесодумбе, безусловно очень достойного человека, результатов по землепользованию ждет, потому как он, сукин кот Кваме, как раз за воду, а не за землю отвечает», а вот как раз он, шестой советник первого заместителя аж самого мистера Закабобе Кваси, землей ганской, как собственными трусами, распоряжается, и «белый маста» завсегда такие вопросы через него порешать сможет. Так же себе карманы денежкой американской набьет и, бедолаге на прощание пообещав, что теперь-то уж все будет очень хорошо, вот прямо после обеда сразу и будет это «хорошо», так же как и допрежь Кваме, по коридору в неизвестном направлении скроется. Особо тупые стяжатели ганских богатств до восьми чиновников подкормить умудрялись. Для сообразительных хватало трех кругов. И сидели потом эти белые потомки Ливингстона в баре «Аквариус», что на улице Ринг Роуд для таких же белых, как он сам, немецкий экспат Райнер построил, и друг другу на тяжелую судьбу жаловались, пытаясь друг у друга деньжат на обратную дорогу подзанять.
С Дмитрием же такой «фокус с обезьяной» у местной номенклатуры не прошел. При первой же встрече с вице-спикером парламента Дима предложил ему рассмотреть возможность создания совместного с ним, с Дмитрием, предприятия «Ледники Занзибара», которое станет дирижаблями и большими пароходами в Гану от самого Северного полюса айсберги привозить. И вице-спикер уже собрался было привычно «мо-о-о-о-о-жна» из себя выдать, но вовремя спохватился. Выслушав историю о том, что пять-шесть миллионов долларов, внесенных государством в такую беспроигрышную концессию, навсегда обеспечат благодарных избирателей и пресной водой, и вожделенной прохладой, спикер сначала прикусил язык. А когда Дима, торжественно сообщив, что экономия электричества налицо и больше вентилятор включать нужды не будет, для наглядности выключил дорогой кондиционер, спикер, как истинный «рыбак рыбака…», пришел к выводу, что «ворон ворону глаз не выклюет». Повеселев лицом и остановив Димину презентацию фразой: «Да полноте вам уже, батенька!», вице-спикер пригласил его на обед. Во время восьмичасовой трапезы между Дмитрием и вице-спикером состоялось братание родственных душ и было принято решение о том, что в дальнейшем продвигать на рынок Ганы новейшие и совершенно инновационные идеи они вдвоем станут. Ну, то есть дружба у них наступила. Вот по этой-то самой дружбе, а больше просто со спикером поболтать и в надежде очередного немца-британца-француза в коридорах власти повстречать парни время от времени в ганский парламент заезжали. И там как-то в один из первых своих приездов они с елкой как раз и встретились.
Однако ж, чтоб дальше к елке двинуться, ну, никак не могу не рассказать про охранно-пропускной режим государственного этого учреждения. Тут ведь как? Тут ведь как в театре – все с вешалки начинается. Ну или, если про правительственные комплексы говорить, с охраны. Вот попробуйте вы, к примеру, как бы мимоходом прогуливаясь и в сторону ворот даже не косясь, одним ловким движением в наш Кремль или их Белый дом проскользнуть. Да вам уже на первом шаге неизвестно откуда взявшиеся добры молодцы, рациями, дубинками и солнцезащитными очками обвешанные, так по носу больно стукнут, что вы потом еще лет семь и Кремль, и Белый дом за тридцать верст обходить станете. И это еще хорошо, если только по носу. С Ганой же все немножечко по-другому было. Очень сильно по-другому было с Ганой!
Вот оно как там на тот момент происходило: вместо бетонных ДЗОТов и полков натасканной охраны, как это в других странах принято, на въезде в ганский парламент на самом солнцепеке, ни мало от этого не переживая, развалившись на стареньком стуле, пребывал один-единственный страж врат ганского парламентаризма. Хорошее денежное содержание и сидячий образ жизни сделали свое дело, и архангел, предстоящий у врат африканской демократии, приобрел форму шарообразную, а кожа его лоснилась и блестела ярче лакированного «мерседеса» председателя ганского правительства. Восседая на своем ответственном посту, этот святой Пётр в руках имел не ключи, он цепко удерживал изрядно потертую, но все еще крепкую веревку. Даже когда спал, а спал он практически всегда, вырвать из его пальцев этот символ социального статуса возможным не представлялось. Казалось, дерни эту веревку, привязав ее к бамперу авто, и сытый страж так и поволочится вслед, при этом не просыпаясь и хватки не ослабляя. На другом конце веревки был шлагбаум. Вот этот-то шлагбаум как раз и служил границей между пышным оплотом правящего меньшинства и юдолью скорби и печали управляемого большинства. И именно посредством этой веревки, поднимая или опуская шлагбаум, этот Цербер ганской экклесии впускал и выпускал счастливчиков – либо власти предержащие, либо иных граждан, – по своим важным делам в кормило власти едущих.
Правда, контроль перемещающихся и принцип допуска в парламент базировались отнюдь не на инструкциях по безопасности и уставах карауленной службы, а исключительно на настроении уважаемого сторожа и крепости его сна в каждый конкретный момент. Можно было, подъехав к поперечному столбику и посигналив побудку глобусу с веревкой, напороться на множество вопросов от стражника, недовольного таким небрежением к его сну. Затем на сорок втором вопросе, выяснив, что вы едете к председателю, и сообщив вам: «Пойду узнаю…», страж убывал вглубь территории и, вернувшись к вам через битый час, уточнял: «Его превосходительство председатель, мистер Абэбикива интересуется, как вас зовут». Услыхав же ваше имя, уходил опять. Докладывать. Еще часа на два уходил. При этом совершенно никто в тот момент не мешал вам поднять шлагбаум самостоятельно и проехать ровно туда и затем, куда и зачем вы приехали. А вернувшийся часа через три страж посчитал бы, что вас и вовсе не было, и вновь убыл бы в страну грез, покрепче сжав веревку в руках.
Но и по-другому бывало. Выспавшийся и будучи в добром расположении духа, милостивый в тот момент стражник впускал и выпускал любого, кто бы в это время у его шлагбаума ни оказался. Кажется мне, что он и случайных пешеходов в таком состоянии приглашал пройти, даже если тем нужно было совсем в другую сторону и в парламенте им делать было решительно нечего. Вот как раз в таком благодушном расположении духа Дмитрий и Слон застали его, когда в первый раз по делам в парламент и прибыли. Подъехали, значит, глядь – сидит. Сидит, почему-то не спит и на парней из-под фуражкиного козырька внимательно смотрит. Изучает, стало быть, на предмет потенциальной опасности и определяет для себя возможность впустить. Или не впустить… И изучать, если вдуматься, тут, конечно, было чего. Ну вот вы сами подумайте, два белых, пусть уже и прошедших суровую школу жизни, но все-таки еще юношами
