30
БАУМГАРТНЕР ХЁЭ
Колодец удостаиваю лишь беглым взглядом. Хотя мне кажется, будто я рыл землю много часов, яма возле него ненамного больше обыкновенной могилы. Никакого кратера, разумеется, не возникло.
Клара в «домике» лежит в той же позе, в которой я ее оставил, Жак Ширак виляет хвостом, не могу понять, почему он по-прежнему так радуется при моем появлении, может, это виляние просто-напросто вошло в дурную привычку. Глажу его по голове.
Погляди-ка, говорю, что я принес.
Распаковываю полотна, прислоняю их, одно рядом с другим, к ящикам из-под книг. Трижды меняю расположение картин, пока женщины, похожие на муравьев, не начинают смотреть друг дружке в глаза. Они чрезвычайно красивы — такие яркие и вместе с тем такие скромные, у Джесси был хороший вкус. Втроем они как раз представляют собой триптих ее алтаря. Если бы я только знал, где этот алтарь воздвигнуть, здесь ему явно не место.
Жаль, говорю я Кларе, что ты не раскрываешь глаз полюбоваться такой красотой.
Усталости я не испытываю. Я достаю диктофон. Старой кассеты в нем нет, и я не могу вспомнить, куда ее подевал. На шкафчиках на колесиках ее нет, и на ящиках из-под книг тоже, и в куче нашей одежды. Правда, в ходе поисков я обнаруживаю бритвенные принадлежности, да и чистую кассету. Кладу и то и другое в годном к применению виде возле неподвижной Клары, наполняю из-под крана во дворе тазик и ставлю его туда же, раскладываю на полу порошок и сигареты. Итак, мы сидим, стоим и лежим, образуя замкнутый круг, — Клара, я, пес и три женщины, похожие на муравьев. Смачиваю лезвие, набираю крема для бритья в ладони и приступаю, начиная со лба, к волосам Клары.
Всю вторую половину дня я провел в офисе, просматривая содержимое ящиков письменного стола на предмет вещей или записей настолько важных, что их следовало бы прихватить с собою в Лейпциг. Не нашел практически ничего. Никто мне не звонил, никто мною не интересовался. Судя по всему, секретаршам приказали оберегать мой покой.
Когда в шесть часов я уходил из конторы, в приемной уже никого не было. Я сунул в карман ключ, к которому была прикреплена бумажка с моим новым, лейпцигским адресом, попрощался с пустотой и просто-напросто пошел прочь, как будто я был здесь всего лишь случайным посетителем или, наоборот, как будто собирался вернуться сюда уже завтра утром. Когда тяжелая входная дверь конторы захлопнулась и автоматически заперлась за мной, я окончательно перестал быть частью воздвигнутого Руфусом олимпа.
Волосы у Клары просто слишком длинные, они все время подворачиваются под лезвие. Не знаю, приходилось ли Джесси брить головы тем боснийкам опасной бритвой, или же у нее имелась машинка. Забыл спросить у нее об этом, упустил из виду. То и дело нечаянно задеваю голову Клары, потому что кожа у нее слишком мягкая, и на месте пореза тут же выступает жирная капля крови, которую я смахиваю пальцем, а с пальца слизываю. На вкус она нормальная — кровь как кровь, разве что с примесью крема для бритья. Моя мать, когда мне, маленькому мальчику, случалось упасть, порезаться или пораниться каким-нибудь иным способом, всегда вылизывала кровь из ранки именно так, а на вопрос почему, отвечала: имею право, ты ведь плоть от моей плоти и кровь от моей крови.
Так не пойдет. Я не хочу делать Кларе больно.
Кухонный нож с зубчатым лезвием лежит на полу в зоне досягаемости, я зажимаю ее голову между коленями, хватаю ее за волосы, натягиваю их, пока они не становятся струнами какого-нибудь музыкального инструмента. Первую пригоршню волос нож скорее вырывает, чем срезает, потом я соображаю, лучше не резать, а пилить, да побыстрее. Время от времени и впрямь раздается звук, похожий на музыкальный тон. Хотя я зажал ее голову коленями крепко, как в тисках, движения ножа заставляют ее едва заметно покачиваться, как будто Клара лежит на полу в товарном вагоне неторопливо идущего поезда.
Осень уже чувствовалась, дул сильный ветер. Закутавшись в плащ, я повлекся вместе с палой листвой и мелким буреломом по аллее Народного сада. Я решил добраться до дома на Верингерштрассе пешком, выгадывать минуты не имело смысла. Разумеется, мне было страшно. В животе у меня проворачивалась гигантская циркульная пила, разрывая внутренности в клочья и увлекая эти клочья в полет по кругу. У витрины галереи на Оперной площади я ненадолго остановился полюбоваться женщинами, похожими на муравьев, — повернувшись друг к дружке острыми личиками, они печально улыбались и обсуждали мое падение.
Прежде чем вставить ключ в замочную скважину, я прижал ухо к двери и вслушался. В квартире стояла тишина, и на мгновение мне почудилось, будто ее там уже нет, будто она сбежала подобно четвероногим героям мультиков, неизменно спасающимся бегством, едва почуяв, что им грозит опасность или несправедливость. Просто-напросто исчезла. Допустим, в Гренландию. Я отпер дверь.
Чуть ли не в тот же самый миг открылась и кухонная дверь, Джесси вышла ко мне в прихожую.
Цып-цып-цып, позвала она.
Она остановилась в нескольких сантиметрах от меня, рука у нее была просунута в рукав рубашки, туловище как-то нелепо обтянуто тканью, а другая рука беспомощно повисла в воздухе. С первого взгляда было понятно, что рукав она надела не на ту сторону, а значит, и вся головоломка рубашки никак не могла сойтись. Она радостно засмеялась моему появлению, легонько прижалась ко мне и попыталась обнять рукою, наполовину связанной вывернутым наизнанку рукавом. Я помог ей надеть рубашку правильно и поцеловал ее. Тело ее было напряжено, я принялся поглаживать ее по голове, пока она не расслабилась у меня в полуобъятии.
Куупер, сказала она, ты слишком поздно.
Ничуть не поздно, ответил я, сейчас полседьмого.
Все равно, сказала она.
Она продолжала держаться за меня; так, не отпуская друг друга, мы прошли на кухню. Там я поставил на пол портфель среди пустых коробок из-под полуфабрикатов, где ему явно было не место. Я подумал, не произвести ли досмотр квартиры, аналогичный тому, что я устроил в конторе своему письменному столу, однако отбросил эту мысль. Времени на детальный осмотр все равно не было. Джесси меж тем подошла к холодильнику.
Что ты тут целый день делала, спросил я.
Работала, ответила она.
И жестом показала, что речь идет обо всей квартире.
Прибиралась, чистила, пылесосила, сказала она, разве ты ничего не замечаешь?
Теперь заметил. Конечно, это было бредом, но меня все равно растрогало, к тому же я был рад, что она не выходила из дому.
Отлично, сказал я, большое спасибо.
Она налила два стакана вина и протянула мне один.
Будь здоров, сказала.
Запрокинув голову, осушила стакан. И на глаза ей выступили слезы. Я тоже сделал пару хороших глотков. Мы помолчали.
Джесси, в конце концов сказал я, как ты насчет того, чтобы прогуляться?
Она сразу же вскочила с места, бросилась в прихожую и принялась обувать армейские ботинки. Это у нее не вышло, и она беспомощно запрыгала на одной ноге. И чуть не упала, я бережно поддержал ее, обхватив за плечи, и почувствовал, что она дрожит всем телом. Я зашнуровал ей ботинки.
