защиты вынесенной через реку Кутафьей башни, которая по своему предназначению являлась предмостным укреплением.
Красную площадь тогда от кремлевских стен отделал солидный крепостной ров. Он проходил вдоль восточной стены, связывая между собой Москва-реку с рекой Неглинной. Наполняемость его водой обеспечивалась системой затворов и шлюзов. Ров был облицован белым камнем и кирпичом. Внизу он имел ширину от 28 до 32 метров, а поверху – 34 метра. Глубина его колебалась от 8 до 12 метров (у Константино-Еленинской башни). Через ров к Спасским и Никольским воротам вели каменные мосты, которые заменили существовавшие ранее деревянные подъемные.
Бастионы на Красной площади были расположены вдоль рва. Защитой тыла им служили кирпичные зубцы, подобные зубцам кремлевской стены. Узкие, щелевидные бойницы в них служили хорошим укрытием для стрелков из ружей.
Малоизвестен факт о том, что в 1800 году по императорскому указу кремлевские и Китайгородские бастионы были подновлены и реконструированы. Петровские бастионы простояли в Первопрестольной столице более столетия – до 1815–1817 годов, когда их землей был засыпан крепостной ров на Красной площади. А окончательно срыли бастионы, устроенные вокруг Кремля, в 1817–1823 годах.
Перед Отечественной войной 1812 года стены и башни Московского Кремля находились в хорошем состоянии, равно как и бастионы. Поэтому французы, вступив в древнюю русскую столицу, могли убедиться в мощности ее «внутренней» крепости. Неслучайно император Наполеон Бонапарт выбрал своей резиденцией именно Кремль, со стен которого он, окруженный свитой, наблюдал за невиданным для него пожаром, испепелившим две трети огромного города.
Все же императору французов во время московского пожара пришлось из Кремля бежать в пригородный Петровский дворец на Санкт-Петербургской дороге. Там Наполеон оставался несколько дней, пока не получил возможности возвратиться за кремлевские стены.
Москва горела целую неделю: почти полностью выгорели улицы от Дорогомиловской заставы к Рязанской дороге, Пречистенка, Арбат, центральные городские кварталы, Таганка и вся яузская часть столицы.
В захваченной французами Москве сгорело более 70 процентов зданий: из зарегистрированных в городе 9527 строений, каменных и деревянных, огонь испепелил 6496 зданий.
О московском пожаре 1812 года написано очень много. Но вопрос о поджигателях – были ли это сами москвичи, или это было делом рук мародерствующих французских солдат – до сих пор остается дискуссионным. Что говорят о сожжении древнего города сами французы? Можно обратиться к мемуарам Армана де Коленкура, одного из приближенных к императору Наполеону лиц:
«…К четырем часам утра пожар распространился повсюду, и мы сочли необходимым разбудить императора, который послал офицеров разузнать, что происходит и как это могло случиться.
Войска были в боевой готовности. Немногие оставшиеся в городе жители выбегали из домов и собирались в церквах; повсюду слышны были только стоны. Часть пожарных насосов, которые мы искали со вчерашнего дня, была увезена неприятелем; оставшиеся были приведены в негодность.
Офицеры и солдаты привели захваченных в разных домах будочников (полицейские стражники на перекрестках) и мужиков (русские крестьяне), которых они, по их утверждению, застали, когда те хотели поджечь приготовленные в домах горючие материалы. Поляки донесли, что они арестовали уже таких поджигателей и убили их; по их словам, эти люди и некоторые жители признались, что русский губернатор дал агентам полиции приказ поджечь ночью весь город.
Мы отказывались верить этим сообщениям; арестованных было приказано оставить под стражей; был отдан также приказ произвести новые обыски и соблюдать величайшую осторожность. Во все кварталы, не охваченные пожаром, были отправлены патрули; мы добрались до источников всех тех сведений, которые только что были получены, и они подтвердились одно за другим. Император был очень озадачен.
В первые моменты он объяснял пожар беспорядками в войсках и той небрежностью, с которой жители покинули дома. Он не мог поверить, что русские сжигают свои дома, чтобы помешать нам спать в них. В то же время он предавался серьезным размышлениям о тех последствиях, которые могли иметь эти события для армии, и о тех ресурсах, которых они нас лишали. Он не мог убедить себя в том, что это является результатом великой решимости и великой добровольной жертвы…
…Все эти поджигатели были взяты под стражу и находились под тщательным надзором, некоторые из них были преданы суду, а восемьдесят человек были казнены.
Пожар по-прежнему распространялся от окраинных предместий, где он начался, к центру. Огонь охватил уже дома вокруг Кремля. Ветер, повернувшийся немного на запад, помогал огню распространяться с ужасающей силой и далеко разбрасывал огромные головни, которые, падая, как огненный дождь… зажигали другие дома…»
…Москва после ухода из нее наполеоновской Великой армии представляло собой огромное пепелище. Так было в ее истории и в 1612 году, после освобождения столицы Русского царства от польских интервентов вторым земским (народным) ополчением князя Дмитрия Пожарского и нижегородского купца, «выборного всею землею человека» Кузьмы (Козьмы) Минина. То есть «пламенное» событие из разряда исторически горестных повторилось через три столетия.
Поджигали дома не только пьянствующие и мародерствующие наполеоновские солдаты-грабители.
Главный виновник пожара московский военный губернатор граф В.Ф. Ростопчин заранее вынашивал эту мысль и неоднократно сообщал о ней в письмах к генералу П.И. Багратиону, с которым был дружен.
Квартальный надзиратель Прокопий Вороненко в своих показаниях в 1836 году свидетельствовал об отданном ему лично приказе Ростопчина поджигать Москву, когда в нее войдут французы. По распоряжению губернатора из города были вывезены все средства пожаротушения. Но тут возникает риторический вопрос: а стали бы завоеватели, собранные с пол-Европы, бороться с московскими пожарами? Думается, что вряд ли бы.
Сам московский главнокомандующий граф Ф.В. Ростопчин в своих «Сочинениях», опубликованных только в 1853 году, о московском пожаре писал следующее:
«…Москва, будучи целью и предметом похода Наполеона в Россию, разграбление сего города было обещано армии.
После взятия Смоленска солдаты нуждались в жизненных припасах и питались иногда рожью… и лошадиным мясом; очень естественно, что сии войска, пришедши в обширный город, оставленный жителями, рассыпались по домам для снискания себе пищи и для грабежа.
Уже в первую ночь по занятии Москвы большой корпус лавок, находящийся против Кремля, был весь в пламени. Впоследствии, и даже беспрерывно, были пожары во многих частях города; но в пятый день ужасный вихрь разнес пламень повсюду, и в три дня огонь пожрал семь тысяч шестьсот тридцать два дома. Нельзя ожидать большой предосторожности со стороны солдат, которые ходили ночью по домам со свечными огарками, лучиною и факелами; многие даже раскладывали огонь посреди дворов, дабы греться.
Денный (дневной) приказ, дававший право каждому полку, расположенному на биваках близ города, посылать назначенное число солдат для разграбления домов уже сожженных, был, так сказать, приглашением или
