никогда не сдерживался, ни по какой причине. Но прямо сейчас он уменьшает силу своих ударов, независимо от того, как сильно я его ударил, и я не думаю, что это потому, что я все еще восстанавливаюсь после аварии.
Тот же проклятый несчастный случай, из-за которого я оставил Гвен наедине с ним и гребаной женщиной, которая ее родила.
Когда мы, наконец, закончили, я перекатываюсь и сажусь на стул, а Нейт морщится и прислоняется к стене, вытянув ноги перед собой.
Он вытирает лицо и кряхтит.
— Пошел ты, Кинг. Пошел ты на хуй за то, что ты гребаный засранец.
— И пошел ты на хуй за то, что ударил меня ножом в спину. Она гребаный ребенок. Она еще не жила, а ты все испортил.
— Она не гребаный ребенок. Она перестала быть такой давным-давно, но ты продолжаешь чрезмерно защищать ее, чтобы она оставалась с тобой навсегда. Она сильная и знает, как позаботиться о себе, и тебе нужно начать к этому привыкать.
— Заткнись, черт возьми. Ты не можешь мне указывать, как обращаться с моей собственной дочерью. Ты будешь держаться от нее подальше, слышишь? Я собираюсь подать запретительный судебный ордер.
— Ты не можешь сделать это от ее имени. И перестань быть гребаным придурком. Я забочусь о ней, понятно? Я забочусь о ней, как никогда в жизни не заботился ни о какой женщине. Черт, как будто я никогда не заботился ни о ком. Это серьезно. Я серьезно к ней отношусь, Кинг.
Огонь, как никогда раньше, поднимается в моих жилах, и образы его с моим прекрасным маленьким ангелочком, моей Гвен, почти разрывают меня. Тошнота забивает горло, и я хочу его убить.
Так что я, шатаясь, поднимаюсь на ноги, хватаю пистолет и наставляю его на него.
— Ты не должен был прикасаться к ней, Нейт. Лучшие друзья не трогают детей своих друзей.
— Ты не думаешь, что я пытался не делать этого?
— Тебе следовало бы постараться, черт возьми, еще сильнее, — я подхожу к нему с пистолетом и прикладываю его ко лбу.
— Убери это, идиот. Если я умру, а ты попадешь в тюрьму, у нее никого не останется.
Когда я не пытаюсь подчиниться, он хватает пистолет и бросает его на диван.
— Я найду способ убить тебя, чтобы меня не поймали. А теперь убирайся к черту из моего дома и никогда больше не показывай мне или моей дочери свое лицо.
— Это невозможно, потому что ты мой партнер, а она моя жена.
— Какая, черт возьми, жена. Ты разведешься с ней.
— Нет.
— Что, черт возьми, ты только что сказал?
— Если она не хочет развода, этого не произойдет, — он с трудом поднимается на ноги, хватаясь за ребра, которые я хорошенько побил — ладно, может быть, так, он чувствует частичку боли, которую я чувствую от его предательства.
Может быть, таким образом он сможет понять, что значит быть ужасным отцом, оставив мою единственную дочь одной.
Если бы я не попал в эту чертову аварию, если бы не позвонил по этому поводу, то прекратил бы все это. Я бы не позволил ему охотиться на мою дочь.
Или позволила ему быть рядом с ней.
Я бы предотвратил весь этот беспорядок.
Он гладит меня по плечу.
— Отдохни. Поговорим позже.
— Отдохни и ты, потому что я убью тебя позже.
Он ничего не говорит, пытаясь открыть дверь, затем выходит. Я иду за ним, потому что Гвен ждет прямо снаружи. Я видел тень ее ног, когда она продолжала ходить.
Как только она видит его, то задыхается, прикрывая рот руками, и слезы блестят в ее ярких глазах.
— Боже мой, Нейт, — ее голос хрипит, подбородок дрожит, когда она протягивает ему руку.
— Гвинет, иди сюда. Сейчас же, — я обычно не приказываю ей так резко, и она тоже это знает, потому что вздрагивает, ее рука падает на бок.
Нейт кивает ей и ждет, пока она подойдет ко мне, пока он опирается на стену, чтобы удержаться на ногах.
Гвен продолжает смотреть на него, но я затаскиваю ее внутрь и захлопываю дверь перед его носом.
Ее взгляд блуждает, и она маниакально стучит ногтями. Дети избегают взглядов родителей, когда они сделали что-то не так, но Гвен никогда не была такой. Она прямо рассказывает мне о своих проступках. Она избегает зрительного контакта только тогда, когда ей больно и не хочет этого показывать.
Потому что мне тоже было больно, а она сказала, что никогда не хочет быть источником моей боли.
Пока этот ублюдок Нейт не сыграл с ее разумом.
— Мне очень жаль, папа.
— За что ты извиняешься?
— Что причинила тебе боль. Я не хотела, но не то чтобы я могла выбирать, понимаешь?
— Это не твоя вина. А его, он использовал тебя.
Ее голова резко поднимается, и зелень в ее глазах устремляется вперед.
— Нет, папа. Нет, он меня не использовал. Никогда. Во всяком случае, я сделала первый шаг, понимаешь? Я поцеловала его в свой восемнадцатый день рождения, потому что была так сильно влюблена в него, что не могла с этим ничего поделать, сколько бы я ни говорил себе, что это неправильно. Я даже написала слово «влюбленность» в свой список, но не могла перестать чувствовать к нему это. Тем не менее, я пыталась, очень старалась, пап. Но потом встречалась с ним и все рушилось. Я заставила себя думать о нем меньше, но все стало хуже. Мои чувства были безответны так долго, что я ненавидела себя за их наличие. Но знаешь, что? Я не собираюсь извиняться ни перед тобой, ни перед ним за то, что чувствую. Я люблю его, и это никого не касается. Это мое, и я предпочитаю испытывать эти чувства, папа. Я выбрала любить его. Никто меня не заставлял.
Она тяжело дышит, грудь поднимается и опускается в неистовом ритме, по ее щеке катится слеза.
Блядь. Блядь. Блядь!
Она зашла слишком далеко ради этого ублюдка, чью смерть я сделаю самым болезненным из всех возможных.
— Гвен, ангел, послушай меня. Эти чувства могли быть просто проявлением твоей зависимости, потому что он был с тобой только тогда, когда меня не было.
— Может ли каждый перестать использовать это слово? Это не была зависимость, нужда или уловка момента. Он мне нравился с пятнадцати лет, и эти гормональные чувства маленькой девочки превратились в нечто большее. Он мне нравился, потому что я знала, что значит симпатия к кому-то, и со временем это становилось только
