название которого я не выговорю, но как подсказывал Интернет, расположенном у берега Чёрного моря, переходили ко мне. Дом в «Лесном», остальная часть денег на счетах и, самое главное, контрольный пакет акций компании становились собственностью Артура. А опекуном Артура до его совершеннолетия была я. Не становилась, а уже была. Два месяца как. Тигран оформил все бумаги ещё в начале осени. То есть примерно в то время, когда мы начали жить вместе в «Лесном». Они все лежали у нотариуса, невысокого лысоватого дяденьки с очень хитрой улыбкой, который появился в нашем доме на следующий же день, после того, как Тигран…
Он знал. Он всё знал заранее. Или просчитывал, как всегда. И доверял мне уже тогда, когда я сама себе ещё не доверяла.
На похоронах была тьма народа. Гражданская панихида продлилась шесть часов вместо запланированных трёх. Мне казалось, поклониться Тиграну пришли все работники его компании, от топ-менеджеров до помбуров из рабочих посёлков. И многие подходили к нам с Артуриком, сидящих возле гроба, говорили какие-то слова. Я ничего не слышала и не понимала. Я только боялась, чтобы с Артуром ничего не случилось. Я ведь даже не знала, какие лекарства ему нужно пить, если начнётся приступ. Но рядом стояла Марта. Мрачная, одетая в чёрное, как и мы, с поджатыми губами. Но я чувствовала её молчаливую поддержку. И уже знала, что она не исчезнет из нашей с Артуром жизни, и будет так же преданно помогать, как и при Тигране. Как и садовник Коля. Как и Андрей.
Лекс. На панихиде я его не видела. Может быть, просто не заметила в толпе мелькавших лиц. Но на кладбище я наткнулась на него, когда все уже расходились. И пройти мимо не смогла.
— Как ты мог, сука? — прошипела я, сгребая в кулак его плащ. — Как ты, сука, мог? Тигран тебя с руки кормил. Это ты. Ты всё это устроил. Ради чего? Ради денег? Какой кусок тебе предложили, чтобы ты его продал?
Лекс отшатнулся, попытался отцепить мою руку, но я держала крепко. От него несло спиртным, хотя внешне он был совершенно трезв. Плохо, когда пьёшь, но не забирает. Очень плохо.
— Ты не понимаешь, девочка. Ни хрена ты не понимаешь.
Он наконец высвободил плащ и вдруг сел прямо на чью-то могилу, на мраморную плиту, грязную и мокрую. Трясущимися руками нашарил пачку сигарет в кармане, закурил. И я поняла, что тряслись у него не только руки, его колотило всего.
— Тигран был для меня примером, всегда, во всём. С тех пор, когда я на буровой горбатился. Время — дерьмо. В стране бардак. Кругом нищета. Мы долбимся на вышке, не зная, будет ли вообще какой-то толк. Даже геологоразведки как таковой нет, чуть не вслепую идём. Холодно, по пояс в грязи. Сейчас у рабочих бытовки с отоплением, горячий обед, баня. Тогда не было ни черта. Безнадёга. И он приезжает на вышку. Сразу вопросы, что, как? У кого какие проблемы? Чем помочь? Холодно? Решим. У тебя, Алексей, как дела? Ребёнок, говорю, родился, Тигран Борисович. А жить негде, двенадцать квадратов на четверых. Решим. И решал, понимаешь? С ним словно жизнь на буровую приходила. И вообще в компанию. Год-два, деньги появились. Он не просто себе в карман грёб, он вкладывал. В оборудование, в инфраструктуру. Нормальные условия для рабочих создавал. А потом тот случай на вышке. Мы с ним в одной палате лежали, знаешь? У меня рука, у него колено. У него всё серьёзнее было, сустав по кускам собирали. Врачи сказали, чем быстрее начнёшь разрабатывать, тем больше вероятность, что сможешь сам ходить. Он по ночам вставал, за кровать держался. Шаг влево, шаг вправо. Чтобы никто не слышал, как он стонет сквозь зубы. А днём лежит, улыбается, меня успокаивает, мол, заживёт рука, как новая будет. В помощники ко мне пойдёшь. И сдержал слово. Мы оттуда, из больницы, уже лучшими друзьями вышли.
— И потом ты лучшего друга продал, — продолжила я.
Я уже тоже сидела на могильной плите. И тоже курила, сигареты Лекса. Злости не было. На неё просто не осталось сил. Все разошлись, поехали поминать. Меня ждал Андрей, я видела его встревоженное лицо, маячившее неподалёку. Но не подходил. Почувствовал, что наш разговор с Лексом нужно закончить. И я не спешила. Поминки — не свадьба, без меня начнут. Артура я давно отправила с Мартой домой, ему на сегодня уже достаточно. Самое главное он сделал, с дедом простился.
Лекс проигнорировал мою фразу. А может быть, вообще не слышал.
— Я всё время пытался до него дотянуться. Соответствовать. Знаешь, какие у него отношения с женой были? А с дочкой? Я такого уважения друг к другу никогда больше не видел. Луиза Аркадьевна всегда его дожидалась, во сколько бы он ни вернулся. Всегда стол накрыт, первое, второе, всё домашнее, никакой дряни из супермаркетов. И он ей из любой поездки сто раз позвонит. Все в командировках отрываются по полной программе, девочки, баня, вискарь. А он идёт жене звонить. И в номер, спать. Чтобы утром пораньше на буровую. А потом появилась ты. Непонятно откуда. Из грязи в князи.
— И светлый идеал рухнул, оказавшись всего лишь человеком, — закончила я. — Господи, Лекс, ты псих. Конченый. А ничего, что между мной и Луизой Аркадьевной десять лет прошло? Ты ничего не пропустил, нет? Десять лет.
— Ну и что? Ему тогда было шестьдесят. Солидный возраст для мужчины. А уж заводить новые отношения в семьдесят — просто абсурдно.
— Это ты так считаешь. Может быть, ему просто захотелось немного тепла?
— С тобой, что ли, тепло? Был бы хоть кто достойный. А так… Шкура, готовая на что угодно ради денег.
— А ты его продал не за деньги, да? Из желания наказать? За твои порушенные идеалы? Я, может быть, и шкура. А ты мразь.
Лекс не отреагировал. Он по-прежнему сидел на плите, низко опустив голову. По-моему, он уже давно разговаривал не со мной, а сам с собой. На песок капали редкие слёзы.
Я встала и пошла по дорожке. Постояла немного возле Тиграна. Он улыбался с портрета, непривычно молодой. Я не пойду на поминки, Тиграш, хорошо? Там чужие люди, а сегодня было слишком много чужих людей. Ты ведь и так знаешь, как я к тебе отношусь. Я поеду домой. Почитаю Артурику какую-нибудь хорошую книжку. Чтобы он вырос хорошим человеком. Я очень постараюсь, чтобы он вырос именно таким. Настоящим. Как дедушка.
26 июня — 13 октября 2017
