— поднялся я с пола. — Значит, не будем терять время. Идем к нему.
И мы пошли к этому человеку. Им оказался Саторо Оки — бывший храмовый строитель. Здоровенный детина — такому бы в поединках сумо выступать. И вроде как он даже когда-то этим и занимался. Жил он в тупике за Рыбным рынком, в убогом месте, где обретались рыночные нищие и неприкасаемые. Жуткое место. Но нам был нужен его инструмент.
— Нет, — коротко отрезал Оки, сидя на пороге своей убогой комнаты. — Самому надо.
— Зачем он тебе? — удивился Тогай. — Тебя же, как всех, выставили со стройки. Что ты им делать будешь?
— А без него? — здраво спросил Оки. — Мне его дед завещал. А то, что докупить пришлось, — много денег стоило. Не. Не отдам.
Но славный бронзовый лом и здоровенная деревянная кувалда из комля красного дуба, а также совершенно бесполезный набор резцов и стамесок не давали нам отступить так просто.
Братья усердно давили на здоровяка, а я и Нагасиро стояли в отдалении, наблюдая схватку упорства с непоколебимостью.
— Нам такой парень пригодился бы, — вдруг заметил Нагасиро, морщась, потирая больной висок. — Это когда злой и голодный Икимару придет наконец бить нас по головам рукоятками мечей.
— Гм? — задумался я. Потом понял, как он прав. Икимару рано или поздно пожалует, и лишняя пара сильных рук будет весьма к месту. Я подозвал Тогая и попросил передать Оки наше предложение:
— Мы возьмем его на работу вместе с инструментом.
Тогай малость удивился сначала, но передал все в точности.
Саторо Оки передал в ответ, что подумает.
— Что тут думать! — воскликнули братья Хиракодзи в один голос. — Соглашаться надо!
Но проще было сдвинуть этого человека-скалу, чем в чем-то его убедить.
— Простите нашу настойчивость, — шагнул я вперед и поклонился за всех. — Мы придем в более удобное для вас время.
Оки только молча кивнул в ответ. И мы ушли.
— Упертый болван здоровенный, — ругался малыш Тогай, пока мы возвращались вдоль канала к воротам нашего квартала. — К нему со всем радушием, а он... Эх!
***
Пока мы шли обратно, уже по своему кварталу, я сначала бездумно, а затем уже и с присмотром, начал видеть, обращать внимание, замечать в памяти места возможного пожара, шел озираясь, крутил головой, останавливаясь в сложных местах, и чем дальше, тем более начинал понимать, что мест, откуда могло полыхнуть пламя, было не перечесть: бани, закусочные, жаровни, угольный склад, склад рапсового масла — то еще проклятие... Ну хоть река Сумида рядом.
Но внезапно я перестал ощущать себя уверенно, потому что понял: я на самом деле не знаю места, которое взялся оборонять…
— Я думаю, нужно обойти квартал кругом, — произнес я. — Обойти и составить план. Зарисовать все опасные места, отмерить расстояние от храма и время, которое уйдет на наше прибытие, если вдруг где что-то загорится.
— Надо так надо, — согласились братья Хиракодзи. Они, потратив горсть медяков и впервые поев рису за долгое время, были довольные и на все согласные.
Купили в книжной лавке большой лист бумаги, тушечницу, кубик туши, кисть погрубее для уличных записей и пошли зарисовывать поле своей деятельности. Проходили так полдня, измазали все пальцы в туши, но план вчерне начертили, пути шагами измерили.
А Нагасиро нас очень быстро покинул, заявив, что ему лень сбивать ноги в этих хождениях по переулкам — он лучше пойдет в храме полежит. Вдруг туда прибежит кто, или еще чего...
И мы пошли дальше уже без него.
Так я с братьями к полудню добрался до другой особой радости крепкого рабочего мужика — на окраине нашего района, куда я ни разу не забирался, но совсем рядом, за рвом, неожиданно оказался высокий забор веселого квартала Тростниковое Поле — Ёсивара. Высоченный прочный забор, наглухо прятавший своих девочек и веселье внутри от всего прочего мира. Братья тут же начали скабрезно острить и вообще вести себя всячески похабно, не стесняясь натурных, образных сравнений, словно крестьяне… Каковыми они, собственно, и были… Не обращать внимания на их дурачества было трудно. Не думал, что веселый квартал так близко к нам. А кто же его от пожаров бережет? Ведь бережет же? А еще дальше, за Ёсивара, — малые княжеские усадьбы и дома района Канда, что там точно уже не наше дело, там свои пожарные должны быть…
А потом скабрезные выкрики моих спутников как-то увяли, затихли, и когда я обратил на это внимание и оторвал взгляд от листа, на котором зарисовывал край канала, окружавшего Ёсивара, то сразу наткнулся взглядом на нее. Она словно заняла все пространство в мире, изящно шествуя мимо пускавшей слюни банды грубых пожарных в сопровождении свиты юных учениц, под длинным огромным зонтом, что нес богато обряженный слуга, вдоль канала, по которому рядом следовала изящная лодочка, с которой и сошла эта звезда темнеющих небес, алый цветок Тростникового Поля, пройти по стенавшей от наслаждения земле, попираемой маленькими изящными ножками.
Братья Хиракодзи от явления им алого призрака Ёсивара словно языки закусили, только глядели вслед огромными круглыми глазами.
Мне показалось, даже встретилась со мною взглядом черных оглушающих глаз, но такого, конечно, не могло быть, ибо незачем блистательной деве-юдзё смотреть на такого человека, как я, а мне ни к чему смотреть на нее. Весьма не по карману мне это зрелище…
Но все же какое восхитительное! Угол подкрашенных алым губ слепил, а изящно обнаженная изящная шея сражала на месте! Плачьте, древние поэты, сосланные на далекие заснеженные острова:
— Как звать тебя?
— В поле шиповник? Как больно
— Уже не видеть тебя…
Кумушки, идущие вдоль канала по своим делам, смотрели вслед юдзё неодобрительно, а их дочки — с неприкрытым интересом.
— Ах, батюшка, гляньте, какие узоры! Какая вышивка!
— Не пялься, — услышал я знакомый с утра раздраженный голос господина Курода. — Неча тебе на эту бесстыдницу пялиться.
Мы все разом обернулись и узрели, как Курода с дочерью переходят по мостику через канал к нашему кварталу.
— Ага, — тут же тихо ухмыльнулся под нос Тогай. — Тут-то тебе в долг точно не обломится.
Я мог только сдержанно поклониться, когда в ответ на дерзкий смех братьев Курода резко обернулся.
— Шагай давай! — рявкнул он на дочь, груженную деревянным ведерком, полным
