Ознакомительная версия. Доступно 18 страниц из 87
документального подтверждения, как в случае с секретными протоколами (германские оригиналы погибли в огне, советские были надежно спрятаны), и вовсе «вынести за скобки». Тем не менее протоколы «всплыли».
Руденко: Считаете ли вы нападение на Советский Союз германской агрессией?
Риббентроп: Нет. В буквальном смысле этого слова это не была агрессия.
Руденко: Вы говорите, что в буквальном смысле слова это не была агрессия, а в каком смысле слова это была агрессия?
Риббентроп: Разрешите мне сделать пояснение по этому вопросу. Агрессия – это очень сложное понятие. Речь идет о превентивной войне, ибо то, что мы напали, действительно нельзя оспаривать.
Руденко: В своих показаниях вы неоднократно делали заявление о том, что, преследуя мирные цели, вы считали необходимым ряд спорных вопросов решить дипломатическим путем. По-видимому, эти показания являются лицемерием?
Риббентроп: Нет. Я никогда не говорил, что вообще речь не идет ни о какой агрессии.
Из допроса Риббентропа главным обвинителем от СССР 1 апреля 1946 года
Возмутителем спокойствия стал адвокат Рудольфа Гесса и Ганса Франка доктор Альфред Зайдль, который, ссылаясь на некоего неназванного американского офицера, передавшего ему копию документов, а также показания под присягой бывшего советника германского МИДа, посла по особым поручениям Фридриха Гауса, заявил о существовании соглашения между Германией и СССР о разделе части Европы на сферы влияния. Логика защитника была проста – если одна из обвиняющих и судящих сторон была участником «заговора с целью совершения преступлений» (термин англо-американского права), то обвинения в нем должны быть исключены. Суд дважды отказался рассматривать этот вопрос.
«В нашу задачу не входит расследование внешней политики других государств.
Еще раз напоминаю: суд уже отверг этот так называемый документ как фальшивку», – сказал главный обвинитель от СССР, будущий Генеральный прокурор Советского Союза Роман Руденко. И точка.
«Когда я приехал в Москву в 1939 году к маршалу Сталину, он обсуждал со мной невозможность мирного урегулирования германо-польского конфликта в рамках пакта Бриана – Келлога, а дал понять, что если он не получит половины Польши и Прибалтийские страны еще без Литвы с портом Либава, то я могу сразу же вылетать назад. Ведение войны, видимо, не считалось там в 1939 году преступлением против мира…»
Из последнего слова Риббентропа на Нюрнбергском процессе
Представлявший Риббентропа доктор Мартин Хорн, в свою очередь, пытался строить защиту своего клиента на тех же двух основаниях, которыми широко пользовались и другие адвокаты – на тезисе о том, что подсудимый был слепым исполнителем воли Гитлера, и на принципе уголовного права, восходящем еще к античным временам: «nulla poena sine lege» – «нет закона – нет преступления»: «Уголовно-политические понятия Устава создают новые нормы правовых принципов, которые следует рассматривать как зародыш нового правового порядка. В то время, когда разыгрывались инкриминируемые события, у господина фон Риббентропа отсутствовало сознание, что подобного рода мировой порядок существует». Эти доводы, как и в случае других обвиняемых, трибунал отверг на том основании, что законодательство любой цивилизованной страны осуждает убийства, грабежи и иное насилие, а именно подобные преступления, только невиданного ранее масштаба, подготавливали обвинявшиеся в Нюрнберге вожди Германии и руководили их совершением. То, что победители тоже бывали в этом отношении небезупречны, не снимало с обвиняемых ответственности – с этим мы согласны и сегодня.
Вячеславу Молотову повезло – он оказался в стане победителей, поэтому оправдывался он не перед судом, а уже на пенсии, через три десятка лет после Нюрнберга, в собственной квартире перед поэтом Феликсом Чуевым. Поэтому оправдывался почти наступательно: «А нам нужна была Прибалтика…»
«Защита Риббентропа» оказалась проигрышным дебютом. Впрочем, в этой партии у черных иног, видимо, и не было…
46. Казаки фюрера
(суд над группой руководителей «казачьих частей вермахта», СССР, 1947)
17 января 1947 года в газете «Правда» было напечатано сообщение:
«Военная коллегия Верховного суда СССР рассмотрела дело по обвинению арестованных агентов германской разведки, главарей вооруженных белогвардейских частей в период Гражданской войны атамана Краснова П. П., генерал-лейтенанта белой армии Шкуро А. Г., командира «дикой дивизии» генерал-майора белой армии князя Султана-Гирея Клыча, генерал-майоров белой армии Краснова С. Н. и Доманова Т. И., а также генерал-лейтенанта германской армии эсэсовца фон Панвица в том, что по заданию германской разведки они в период Отечественной войны вели посредством сформированных ими белогвардейских отрядов вооруженную борьбу против Советского Союза и проводили против него шпионско-диверсионную и террористическую работу…»
Ветеринарный врач кавалерийского корпуса Владимир Доценко так вспоминал о встрече с «казачьими генералами вермахта» в конце мая 1945-го в Австрии: «Павлов (начальник местного гарнизона, генерал-майор. – А.К.) привел нас в довольно просторное помещение. Десяток старцев при полной форме лениво поднялись со своих мест. Вперед вышел длинный дряхлый человек с воспаленными глазами. За ним – обрюзгший коротышка с красным испитым лицом. На плечах у обоих поблескивали генеральские погоны с серебряной канителью.
– Господа! – обратился к ним Павлов. – Перед вами заместитель командира советского Донского казачьего кавалерийского корпуса генерал-майор Малеев. Прошу представиться, господа.
– Генерал Краснов, – сухо сказал высокий старик с воспаленными глазами.
– Генерал Шкуро, – промычал обрюзгший коротышка.
За их спиной раздались невнятные голоса.
Малеева, видимо, больше, чем нас, поразила эта сцена. Некоторое время он молчал, пристально разглядывая арестованных.
– Простите, генерал, – нарушил тишину Краснов. – Не знаете ли вы, от чего умер Борис Михайлович Шапошников?
– Маршал Шапошников был тяжело болен, – ответил Малеев.
– А как здоровье Буденного и Ворошилова? – полюбопытствовал Шкуро.
– Отличное. Если это вас интересует…
– Как же! Как же! Приходилось с ними встречаться… Я имею в виду поле брани… Вы еще не воевали в те времена.
– Напротив, воевал. И, представьте себе, именно в кавкорпусе Семена Михайловича Буденного…»
Этому разговору предшествовали события более чем драматические…
«Рядом с шофером стоит Вождь Германского народа, Адольф Хитлер. Он в своем простом костюме: в желтоватом мундире «наци», открытом на груди, в черном галстухе, в фуражке. На груди военный орден Железного креста, на рукаве алая повязка с белым кругом и черной «свастикой». Он сам создал себе этот свой, традиционный костюм, и в нем все величие и вся простота Третьего рейха… Он первый между равными. Правая рука с раскрытою ладонью протянута вперед, он смело, ясно и приветливо смотрит в глаза приветствующей его молодежи…»
П. Краснов «Ложь» (1939)
Краснов
Трудно найти более последовательного борца с советской властью, чем генерал Краснов. Собственно, хронологически он был первым, кто выступил против нее с оружием в руках: после спешного отъезда Керенского из Петрограда на
Ознакомительная версия. Доступно 18 страниц из 87
