что у нас дети. За ребенка можно получить пропуск в новый мир… Среди нас очень много предателей, мы боимся, если вы можете нам помочь, то…
– Кого ты просишь об этом, Джон?! – не унимался Флойд. – Этого психа нужно было застрелить ещё при входе! А теперь он все знает о нас! Как он поможет нам?! Как ты можешь доверять первому встречному?! Ты нас всех угробил сегодня! Нам нужно искать новое убежище! Он вернётся сюда со своими дружками и заберет детей, чтобы спасти свою шкуру!
– Заткнитесь! – не выдержал я. – Никому вы не нужны. Ни вы, ни ваши проблемы.
Я посмотрел на растерянного Джона, развернулся и вышел из школы.
Солнце клонилось к закату. Мне нужно было искать ночлег. Все пригодные для жизни дома и здания, были заняты мелкими группами людей, что сплотились для выживания и не ждали чужаков.
Мне хотелось вернуться в свой магазин, что давно стал вороньим гнездом. Но увидев заколоченные досками окна и забаррикадированные двери, я понял, что бывший дом моего сердца оккупирован неизвестными и скорее всего вооруженными людьми.
Тогда я пошёл на окраину квартала, где на опасной границе с лесом, стоял обжитый вагончик Рико, в котором я когда-то провёл несколько бессонных ночей, в любовных терзаниях.
Солнце уже давно спряталось за горизонт. Вокруг нарастала мрачная и давящая тишина. Теперь я слышал не только свои шаги, но и прерывистое дыхание. Я подошёл к вагончику Рико и прислушался: есть ли кто-нибудь внутри? Так ничего и не услышав, я снял карабин с предохранителя и аккуратно тронул дверную ручку – дверь со скрипом отворилась.
– Кто здесь?! – услышал я изнутри знакомый голос. – Я вооружен!
– Рико? – удивлённо спросил я. – Рико, это ты?
– Да…
– Это Брайан! Я захожу! Убери оружие! Слышишь?
Я сделал шаг и увидел испуганное лицо своего друга, что стоял внутри и сжимал трясущейся рукой кухонный нож.
– Брайан, – произнес Рико с облегчением. – Напугал…
Мы поздоровались без особых эмоций. Рико плохо выглядел. Лицо его было грязное и небритое. В вагончике было много мусора и остатков разлагающейся еды. Он тут же упал на рваный матрас и безразлично сложил руки за головой.
– Что ты делаешь здесь? – удивленно спросил я. – Ты же работал на фабрику.
– И что? – ответил Рико смотря в потолок.
– Ты же мог перейти в абсолют!
– Мог, – равнодушно произнес Рико. – А зачем?
Я осмотрелся вокруг, взял стул с поломанной спинкой, скинул с него остатки китайской, быстрозаварной лапши и сел, положив карабин на колени.
– А ты хочешь вечно жить? – спросил меня Рико, мельком взглянув на меня своими серыми, печальными глазами.
– Ну да, – усмехнулся я. – Стать бессмертным и каждый вечер думать, чем себя занять. Так себе перспектива.
– А я точно знаю, что хочу сдохнуть каждый вечер, – бросил Рико.
Я отвернулся. Разговор не клеился. Рико снова потерял себя. Он доживал остаток своей жизни, без всякой цели и пресловутой надежды. Просто ждал, когда за ним придут.
– Я переночую у тебя сегодня? – спросил я.
Рико бессмысленно пожал плечами.
– Как Сальма? – спросил он. – Всё еще ищешь?
– Да, – ответил я.
– Не сдаешься значит, – продолжил Рико. – А если она стала абсолютом? Живет себе где-нибудь в новом доме, с новым мужем? Может она просто ушла от тебя навсегда?
Я опустил глаза и посмотрел себе под ноги.
– Не знаю, – ответил я. – Если она счастлива, почему нет?
– Тогда чего не бросить всё это? – спросил он.
– А если ей нужна помощь?
Рико промолчал. Потом он приподнялся на локте и внимательно на меня посмотрел.
– Убей меня, Брайан, – вдруг сказал он. – Можешь?
– У тебя чердак съехал, кучерявый, – ответил я.
Рико вновь лёг.
– Знаешь, чего я боюсь? – спросил он. – Стать этим мутантом с крыльями. Они кричат в лесу каждую ночь. А потом я слышу, как кричат люди. Они хватают их и тащат на фабрику. Или отдают в руки военных. Из нас делают гибридов, Брайан. Никто из наших не перешёл в абсолют. Мы здесь для другого. Я не хочу быть монстром, понимаешь?
– Я не буду тебя убивать, Рико и не проси, – коротко ответил я. – Но могу помочь перебраться в лес, к нашим. Будешь жить как человек. Только сражайся.
Рико ничего не ответил и ненадолго затих.
– А знаешь, что в груди у абсолютов вместа сердца? – вновь спросил он. – Насос. Я видел на фабрике. Такая коробочка с клапанами. Они вставляют её в последнюю очередь, включают и абсолют открывает глаза, как кукла. Первое, что видят новые люди – это надпись на потолке:
«Добро пожаловать в вечность!»
– А потом звучат искусственные аплодисменты…
– И что? – спросил я.
– Трогательно, правда? – продолжил Рико. – Вот только я ни разу не увидел, чтобы абсолют заплакал. Они пытаются, подносят руки к глазам, смеются, часто моргают, а слез нет. Потому что всё это – ненастоящее. Их вечная жизнь и насосы вместо сердца. Я не хочу насос, Брайан.
– Я тоже, – согласился я.
– А потом мне сказали, что завтра моя очередь. Знаешь, как это происходит? Тебя закатывают в первый цех и вводят наркоз. Далее автомат вскрывает твою черепушку и вырывает мозг вместе с позвонком. Как будто рыбный хребет вытаскивает. Тело отправляют в цех переработки, где его дербанят на органы, материалы и перерабатывают. Мозг сканируется и отправляется туда же. Подвозится пустое тело, ставится на сборочную линию и тебя везут по цехам. В каждом цеху добавляют, что-то новое. Скелет, нервную систему, вставляют новый мозг, органы, всё это соединяется лазерной спайкой, заливается раствор, запускается насос и абсолют готов. У них это называется конвейер жизни. Там жутко воняет, кстати. Какой-то жжёной резиной. Только ты всего этого не увидишь. Закрываешь глаза – оператор, что вводит наркоз, открываешь, сначала надпись, а потом снова оператор. А вся эта скотобойня останется за пределами памяти.
– Жил бы дальше, – пробурчал я. – Нашёл бы себе девушку, женился. Создал бы семью. Не об этом ты мечтал, когда сидел в тюрьме? Теперь только завоняешся в своём клоповнике.
– Иногда привозили детей, – продолжил свой рассказ Рико, как будто не услышав мои слова. – Они были напуганы. Родители отдавали их оператору и шли в конец сборочной линии. Как правило, все они уже были абсолютами. Держали в руках цветы, игрушки, подарки, и ждали, когда с конвейера вывезут их нового ребенка. Я видел, как убивают детей. Это жестоко. Их новые глаза словно теряли смысл. Становились похожими на пуговицы. Блеклые и безжизненные. Никто из них больше не улыбался. Эти дети больше никогда не
