Ознакомительная версия. Доступно 22 страниц из 107
необходимости в том, чтобы жертва непосредственно коснулась одной из чувствительных вибрисс землеройки. Очень может быть, что на небольшом расстоянии эти чувствительные органы воспринимают лишь колебания воды, вызванные движениями рыбешки, головастика или какого-либо водного насекомого. На основании одних только наблюдений невозможно ответить на вопрос, так ли это происходит в действительности, поскольку движения зверька слишком стремительны, чтобы глаз человека мог уследить за ними. Вы видите только быстрый поворот и молниеносный бросок — и вот уже землеройка уплывает прочь с жертвой, извивающейся в ненасытной пасти.
Учитывая размеры водяной землеройки, можно было бы назвать это насекомоядное самым страшным хищником из всех позвоночных; более того, кутора может соперничать в этом отношении даже с беспозвоночными, в частности с кровожадной личинкой плавунца, о которой я рассказывал в третьей главе этой книги. А. Е. Врем писал, что водяная землеройка нападает на рыб, которые в шестьдесят раз тяжелее ее самой, и убивает их, кусая в глаза и в мозговую часть черепа. Правда, это случалось лишь в том случае, если рыбу выпускали в сосуд, где она не могла спрятаться от своего преследователя. Такую же историю рассказал мне один рыбак с озера Неусидлерзее, который, конечно, не был знаком с сообщением Брема.
Однажды я запустил в аквариум к своим землеройкам большую прудовую лягушку. С тех пор я никогда больше не делал этого — трудно было перенести последовавшую страшную сцену и конец несчастного земноводного. Одна из кутор увидела лягушку, плавающую в аквариуме, и сразу же кинулась на нее, норовя схватить животное за ногу. Хищник был отброшен в сторону, однако не прекратил нападения, и тогда доведенное до отчаяния земноводное выскочило из воды на один из столов. Здесь несколько других землероек пришли на помощь первому преследователю и вонзили свои зубы в лапы и в заднюю половину злополучной лягушки. И началось самое ужасное — куторы одновременно стали поедать добычу живьем, причем каждая начала с того места, где ей удалось ухватить несчастную жертву. Душераздирающее кваканье лягушки смешивалось с хором чавкающих челюстей ее истязателей. Не следует строго осуждать меня зато, что я сам положил конец эксперименту, конец неожиданный и драматический, избавив истерзанное животное от дальнейших страданий. С тех пор я никогда не выпускал к своим куторам крупных животных, а лишь таких, которых маленькие хищники могли убить одним или двумя укусами.
Да, природа может быть очень жестокой. Не из жалости большинство крупных хищников убивает свою жертву быстро. Лев мгновенно приканчивает антилопу или буйвола лишь для того, чтобы самому не оказаться раненым. Животному, которое изо дня в день существует охотой, непозволительно получить даже безвредную царапину. Такие царапинки, накапливаясь, в определенный момент стали бы сказываться на успешности самой охоты. Те же самые причины заставляют питона[64] и прочих крупных змей наиболее гуманным образом — в несколько мгновений — убивать хорошо вооруженных млекопитающих, служащих им постоянно пропитанием. Но там, где нет опасности, что жертва нанесет повреждение убийце, не может быть и речи о какой-нибудь жалости. Еж, полностью защищенный своей колючей броней от змеиных укусов, постоянно поедает пресмыкающихся начиная с хвоста или с середины туловища, и точно так же куторы обходятся со своей безобидной добычей. Однако человеку лучше воздержаться от осуждения этих наивно-жестоких детей природы, потому что если последняя иногда и выступает против нашего кредо, то разве мы сами не поднимаем руку на животных исключительно ради своего удовольствия, а отнюдь не для того, чтобы обеспечить себя пищей?
Умственные способности водяных землероек нельзя оценить слишком высоко. Зверюшки стали совершенно ручными, они не боялись меня и не только не пытались укусить за палец, когда я брал их из аквариума, но даже не избегали моей руки. Словно маленькие прирученные грызуны, они лишь пытались протиснуться наружу, если я слишком долго держал их в неплотно сжатом кулаке. Даже в том случае, когда я сажал кутор на стол или на пол, они ничуть не были склонны впадать в панику, напротив — с готовностью брали корм из моих рук и даже охотно заползали под ладонь, если чувствовали, что там находится какое-нибудь лакомство. Если землеройкам, находящимся в столь непривычной обстановке, показывали их гнездовой ящик, то поведение зверьков с очевидностью свидетельствовало, что они способны узнавать свое убежище зрительно. Куторы сразу же направлялись к ящику, а если я передвигал его в сторону, в пределах досягаемости, то зверьки бежали следом с приподнятыми головками.
Одним словом, я действительно мог поздравить себя с приручением землероек — по крайней мере, одного из членов этого семейства.
Когда водяные землеройки находятся в знакомой им обстановке, они необычайно строго следуют своим привычкам. Я уже говорил о том удивительном консерватизме, который каждый раз настойчиво заставляет зверьков проделывать лишний путь при возвращении домой — сначала вспрыгивать на крышку ящика, а уже затем почти кувырком соскакивать в отверстие дверцы. Можно долго рассказывать о том неизменном упорстве, с которым эти животные цепляются за свои однажды приобретенные привычки. Особым, поистине поразительным постоянством отличается их манера следовать однажды избранным путем. Трудно найти другой пример, в отношении которого столь буквально оправдывалась бы известная пословица: «Куда прутик был нагнут, туда и дерево склонилось».
В незнакомой местности куторы никогда не передвигаются быстро, разве что под влиянием крайнего испуга — в этом случае они мчатся вслепую, натыкаются на различные предметы и обычно находят себе ловушку в каком-нибудь глухом тупике. Когда животное не испугано, оно передвигается в новом месте медленно, шаг за шагом, непрерывно ощупывая вибриссами пространство справа и слева от себя. Путь зверька не имеет ничего общего с прямой линией. Сотня случайных факторов определяет поведение водяной землеройки, когда она впервые прокладывает себе дорогу в незнакомом месте. После того как все это повторится несколько раз, кутора, без сомнения, начинает узнавать местность. Землеройка с предельной точностью воспроизводит все те движения, которые проделывала на этом пути ранее. Можно еще заметить, что животное передвигается быстрее, когда повторяет нечто уже заученное. Попадая на знакомый участок трассы, пройденной уже не один раз, зверек стартует медленно, он тщательно определяет свое местонахождение при помощи вибрисс. Внезапно он наткнулся на знакомый ориентир и помчался вперед, тщательнейшим образом повторяя все прыжки и повороты, которые совершал накануне. Но вот путь, уже известный назубок, прервался. Кутора приостанавливается, и, пустив в ход вибриссы, ощупывает ими каждый новый сантиметр. Таким образом, скоростные перебежки все время чередуются с этапами крайне замедленного продвижения. В начальный период обучения землеройка проделывает свой путь с очень малой средней скоростью, ибо
Ознакомительная версия. Доступно 22 страниц из 107
