себя.
— Да ладно. Как так-то? Он же был мертв целых семь минут.
— Сам посмотри, Аркадий Иваныч.
Призрак услышал шаги. А еще странный ритмичный писк какого-то электронного прибора. В глотке было мерзкое ощущение, будто там что-то застряло, легкие сами собой наполнялись легкими и сдувались, все тело болело. Но совсем не так, как это было в Преисподней. Не настолько сильно.
— Действительно, — вновь над ним раздался мужской голос. В нем чувствовались удивление, облегчение и немного радости. — Ну, значит, повезло мальчишке.
Мальчишке?..
Озадаченный призрак попробовал пошевелиться. Хоть и с трудом, но получилось. И главное, движение не причинило боль. Вдобавок он только сейчас осознал, что чувствует собственные ноги целиком. Не было больше обугленных обрубков, призрак вновь обзавелся целыми и невредимыми голенями, ступнями и пальцами.
Слезы сами собой покатились по щекам.
— Ну-ну, малыш, не надо, — во втором голосе, тоже мужском, слышалось сочувствие. Затем призрак ощутил, как его осторожно погладили по плечу. — Теперь все позади. И раз уж ты выкарабкался…
Выкарабкался… Эти двое наверняка были докторами и полагали, что все дело в живучести пациента. Но нет: мальчишка действительно умер, его душа отправилась очень далеко, а тело послужило пристанищем для новой души. Его, призрака.
Он прекрасно помнил все, что было до этого момента. Свою прошлую жизнь священнослужителя, убийство братьев, адские муки, встречу с Ильей и гибель Столпов. А теперь в его разум хлынули другие воспоминания — пятилетнего Егора.
Обычный мальчишка, живущий в провинциальном городке. Папа строитель, мама бухгалтер. Сорванец, обожающий приключения. Они-то и стали причиной катастрофы: Егор поспорил с друзьями, что сможет забраться на самое высокое дерево во дворе. Увы, не смог — и на полпути полетел вниз.
Так он оказался в больнице, где умер, уступив свое тело исстрадавшемуся обитателю другого мира. Птицеголовый не соврал. Он действительно позволил призраку начать жизнь с чистого листа.
***
— Как же больно… Боже…
Впрочем, Ленский понимал, что не в его положении обращаться к богу. После всего сделанного его ждала лишь Преисподняя. И, судя по всему, он отправится туда очень скоро.
Столпов не стало. Магия ада ушла из мира людей — и из тела Ленского в том числе. И как только это случилось, старый аристократ с ужасом понял: надежды, что он вновь станет человеком, рухнули.
Он остался тем же самым обгоревшим монстром, с атрофировавшимися крыльями, не способным использовать силу. Никакую. Значит, шансов выкарабкаться никаких. И дело не только в страшных ожогах: из-за контакта с магией Преисподней тело Ленского медленно, но верно разрушалось. Часа три-четыре — и он вновь окажется в аду, но на сей раз в качестве мученика.
Подумав об этом, старик в очередной раз согнулся в приступе рвоты. Желудок аристократа переваривал сам себя, кишки превращались в гниющий кисель, остальным органам приходилось не лучше.
Полуслепым взглядом Ленский обвел роскошную обстановку своего тайного убежища. Сколько денег сюда вбухано? Сорок миллионов? Пятьдесят? Да пропади они пропадом, как и все остальные капиталы, даже те, которые аристократ заработал честно… Сейчас он хотел одного: хотя бы на пять минут почувствовать себя человеком.
Увы, такой роскоши не купить ни за какие деньги.
***
Линда сидела на кухне и смотрела в окно. Вид открывался убогий: помойка, рядом стоянка для автомобилей, соседний дом — такая же серая коробка-пятиэтажка, яркое граффити на стене которой смотрелось до ужаса чужеродно. Оно было словно жалкая попытка порадоваться, когда все вокруг затапливает тоской.
По идее женщина должна была радоваться: журналисты, правительство и всевозможные эксперты едва ли не из каждого утюга вещали об исчезновении Столпов. Значит, Илья справился. Спас мир. Соответственно, и усилия ее, Линды, не пропали даром. Но радоваться не получалось, и на то было немало причин.
В соседней комнате хрипел ее уродец-сын, погруженный в тяжелый сон. Каждый день рядом с ним был похож на кошмар: младенец то страдал от сильнейшей боли и жара, то впадал в безумство. Успокоить его стоило немалых трудов, и во время каждого такого кошмара Линда едва сдерживала желание взять подушку побольше и прекратить все раз и навсегда. Ради самого ребенка, ради себя и, в конце концов, ради Константина.
Мужчине Линда была благодарна безмерно. Он принял ее и крошечное хрипящее нечто без вопросов. А ведь много лет назад женщина разбила ему сердце, из-за чего Константин из преуспевающего бизнесмена превратился в закоренелого, унылого, ни к чему не стремящегося холостяка, все интересы которого сводились к пиву, дивану и телевизору. Ну да ничего, Линда приведет его в чувство, тут она ни капли не сомневалась. Константин возьмет себя в руки и станет заботиться и о Линде, и о ее жутком чаде. А та найдет чем его отблагодарить. Как, впрочем, и всегда.
Беда лишь в том, что кроме благодарности женщина не питала к бывшему любовнику каких-либо иных чувств. Душа ее стремилась обратно. К юному, полному сил и безрассудному Илье, от одного проницательного взгляда которого начинали дрожать коленки. Однако второй раз Линда не предаст Константина. Это она решила твердо.
Неожиданно хрипы сына стихли. Линда насторожилась. Проснулся что ли?
Непохоже: каждое пробуждение уродца сопровождалось истошным ором.
— Лин… — донесся до нее удивленный голос Константина. — С малышом что-то происходит.
Вздохнув и на пару секунд прикрыв глаза, Линда поднялась и прошла в единственную комнату.
Уродец лежал в старом кресле рядом с балконной дверью, чуть заметно шевелился и… молчал. Это было удивительно. Как и Константин, зависший над креслом и наблюдающий за младенцем с ошарашенным видом.
— Что такое? — спросила Линда подходя.
— Сама взгляни. Я не понимаю…
Линда взглянула. И, как бы выразился Илья, натурально охренела. Впрочем, иначе и не скажешь, поскольку ребенок…
Он менялся. Из уродливого и жалкого существа сын Линды прямо на глазах становился обычным младенцем. Кожа переставала быть серой, приобретала нормальный оттенок. Черный рисунок сосудов таял, а руки, ноги и туловище больше не были болезненно худыми.
Как завороженная Линда наблюдала за превращением. И отмерла лишь
