Ознакомительная версия. Доступно 20 страниц из 99
Устав сдерживать воспоминания, Франсиско уступил их натиску. Ему предстояло выпустить на волю или, наоборот, впустить наконец в себя распирающие его воспоминания, иначе он попросту взорвется. Он понимал, о чем они говорят, на что намекают, что именно призывает его из далекого прошлого, но он не хотел видеть и слышать или был не в силах это сделать, охваченный суетливой повседневностью большого города.
В тот день он ощутил острую потребность откликнуться на неустанное «приди-приди-приди-приди» и выпустить на волю историю, в которой никогда, даже в юности, не желал быть участником. Наконец-то он сможет заполнить недостающие звенья этой цепи – истории, которую он, как ему казалось, знает от начала и до конца. Он вылез из машины, потому что ему не хватало воздуха, несмотря на открытое окошко.
Но лучше не стало: Франсиско Моралесу по-прежнему не хватало воздуха и будет не хватать еще долго, пока он не достигнет конечной точки пути. Ему будет не хватать воздуха, пока он не расскажет свою историю целиком, как ему ни разу не удавалось прежде, с новым объемным видением, которому так усердно пытался его научить Симонопио. Это ви`дение поможет ему почувствовать нежность к усталой и немолодой матери подвижного и неугомонного сына. Поможет проникнуться симпатией к Кармен и даже к Консуэло, постичь, через какие тяжелые испытания прошел отец, почувствовать их собственным нутром, каждой клеткой и воспринимать случившееся не только как простую, хотя и горькую правду. Поможет если не простить, то хотя бы понять мотивы злодеев, причину зависти и обиды, способных уничтожить все, а главное, разгадать и принять наконец как свой собственный мир – мир Симонопио.
75
Но образ Симонопио переполняет тебя, Франсиско, и это не только ласковый взгляд и широкая улыбка, которую ты вспоминаешь с такой нежностью, – улыбка юноши, окруженного пчелами и солнцем, который провожал тебя, счастливого, в школу верхом на Молнии в течение столь трагически краткого времени. Образ, который ты вспоминаешь сейчас, отличается от того, который ты когда-то унес в себе и который сопровождал тебя все эти годы с тех пор, как ты уехал. Лицо, встающее перед твоим мысленным взором сегодня, спустя столько лет, – это лицо абсолютного страдания, без притворства, надежды и снисхождения.
Внезапно ты чувствуешь острейшую боль, которую ни разу не испытывал прежде, боль такой силы, что нужно немедленно избавиться от нее или умереть. Эта чужая боль, однако в ответе за нее ты. Корни ее в прошлом, просто она наконец-то настигла тебя спустя много лет. Эту боль зовут Симонопио. Ты пытаешься от нее отделаться, призвав на помощь остатки здравомыслия, но горло свело судорогой, и в легкие проникает лишь тонкая ниточка воздуха, едва насыщая кровь кислородом, которого слишком мало, чтобы сохранять ясность мыслей. В дряхлом теле недостает энергии, чтобы выпустить эту боль наружу в отчаянном крике, способном заглушить даже вопль Симонопио в ту субботу твоего седьмого дня рождения, и все, что тебе остается, – рассказывать потихоньку дальше свою историю.
Ты поворачиваешься к водителю такси, которого называешь Нико, хотя в течение всей поездки не спросил его имени, да и сам он тебе не представился.
– Мне стало лучше. Едем дальше?
Да, Франсиско. Садись в свой казенный экипаж. Поезжай, куда собирался. Не останавливайся, Франсиско. Память и боль – твоя, чужая, общая – не оставят тебя в покое. Они будут напоминать о себе всегда, но сейчас ты на верном пути.
76
Надо бежать напрямик. Симонопио выбрал самую короткую тропинку и помчался во всю прыть. Он не слышал биения сердца. Не следил за дыханием и не видел ничего дальше ближайшего холма. Он знал, что сердце колотится, что он дышит, а мир продолжается за пределами его обзора, он по-прежнему жив, он движется, и все его чувства занимает одна-единственная цель. Холода он не замечал, он о нем просто забыл. Его босые ноги ступали по камням, веткам и колючкам, но он следил только за скоростью, еще один шаг, и еще, и еще, множество быстрых, устойчивых шагов, чтобы поскорее добраться туда, где его призывали, он же всю свою жизнь знал, что однажды его позовут.
И с каждым шагом он повторял свой настойчивый призыв: «Пора, это случилось, летите ко мне». Оглушенный тоской, он не знал, получит ли ответ. Не обращая внимания на царапины и раны, он не останавливался ни на секунду. Он не сбавил скорость, даже пробегая сквозь заросли колючих растений, которых заметно прибавилось с тех пор, как он видел эту поляну в последний раз. Он не остановился, как обычно, чтобы полюбоваться панорамой высоких гор, внезапно открывавшейся с точки, о которой знал лишь тот, кто бродил по этим местам. Он не притормозил, чтобы пропустить кролика, который, не подозревая об опасности, пересекал тропинку. Впервые в жизни он бежал бесчувственно и равнодушно, не следя за тем, чтобы не вспугнуть какого-нибудь зверька и не наступить на растение, и даже встреча с медведем, бродящим по здешним местам, не прервала бы его безудержного движения вперед. Оставалось много пути и мало времени, чтобы его преодолеть, – день схватки льва с койотом настал, и он спешил ей навстречу.
Только не знал, успеет ли вовремя.
77
Франсиско ничего не мог с собой поделать: когда вдали на холме показался Эспирикуэта, ему стало не по себе. Да, они условились встретиться, хотя Ансельмо вовремя не явился. Франсиско думал, что тот уже не придет; совместная работа была задачей, ради которой он и привез сына, однако теперь, когда все ямки были выкопаны, ему не хотелось никого больше видеть. Они начали с Франсиско-младшим, и он хотел, чтобы закончили они в том же составе. Если бы Эспирикуэта помогал с самого начала, явившись вовремя, работа заняла бы всего несколько минут, в то время как ему, непривычному к земле, и семилетнему мальчику, который заталкивал в ямку больше земли, чем вытаскивал, потребовалось около двух часов.
Сейчас, когда первое дерево было воткнуто ямку, он решил, что попросит Эспирикуэту прийти на другой день. Оставшиеся деревца они посадят вдвоем, и Франсиско-младший навсегда запомнит, что в детстве они с папой положили начало целой плантации.
Работы у них с Франсиско-младшим оставалось еще довольно много, но его это не смущало. Ему нравилось, что они с сыном трудятся бок о бок, вместе потеют, несмотря на холод, и казалось, что мальчик тоже рад общению с ним. В этот вечер они вернутся домой голодные как волки, с волдырями на руках, зато довольные хорошо выполненной работой и своими достижениями, которые были куда значительнее, чем посаженные пять деревьев. После долгого рабочего дня оба будут едва держаться на ногах от усталости, загадал он. Он взмахнул рукой в знак приветствия, ожидая ответного жеста. Однако вместо этого Эспирикуэта поднял маузер и прицелился – расчетливо, неторопливо, выровняв дыхание, как опытный стрелок, рассчитывающий попасть в цель с первого выстрела.
Франсиско Моралесу-отцу потребовалось лишь мгновение, чтобы в ужасе сообразить: Ансельмо Эспирикуэта целится не в какую-то абстрактную точку у него за спиной, к тому же в руках у него маузер, заряженный пулями, которые выдал хозяин, повторяя, что батраки должны почаще упражняться в стрельбе, чтобы развить меткость. Секунды хватило, чтобы понять: цель – он сам, он и его сын. Всего лишь одной секунды.
Ознакомительная версия. Доступно 20 страниц из 99
