Увы, «говорящим» оказалось лишь имя — уж очень четко оно отражает суть. Лев. Как есть лев.
Вздохнув, изображаю улыбку и решительно захожу в клетку к хищнику.
Если бы он метался, пусть даже бросался предметами, мне было бы гораздо спокойней. Но нет. Стоит у окна, спиной ко мне, руки скрещены, дышит так громко и тяжело, что это бьет по моим барабанным перепонкам и пускает сердце в ускоренный бег.
Теперь мне уже начинает казаться, что мои каблуки не такие высокие, намеченные перспективы не такие и привлекательные, а побег нужно было продумывать и готовить тщательно, и не сегодня — а хотя бы вчера.
Но поздно.
Генеральный нетерпеливо ослабляет свой галстук, но этого ему кажется мало, он сбрасывает с себя пиджак, ловким жестом закидывает его на спинку своего массивного кресла и распахивает окно.
Одновременно с этим порыв ветра с противным стуком захлопывает дверь кабинета у меня за спиной.
И это словно становится сигналом, который заставляет генерального обернуться.
И, пожалуй, вынуждает его сделать первое доброе дело — не мучить меня, а постараться убить сразу же, одним взглядом.
Мы не виделись всего пару часов, и кажется, что за это время в облике босса вряд ли могло что-нибудь измениться.
Как обычно — безупречно белая сорочка, стильные черные запонки, гармонирующие с часами на правом запястье, темно-синие брюки, дорогой пиджак, который он так небрежно откинул, галстук.
Я стараюсь смотреть куда угодно — на его одежду, фигуру, которую сейчас неприлично четко подчеркивает рубашка, на его тронутые щетиной скулы, на черные непослушные волосы. Только не в прищуренные глаза, которые утратили малейшую схожесть со спокойными сумерками и взирают на меня с вызовом и открыто, как темная, грешная ночь.
— Молчите?
Холодный голос генерального заставляет лишь вздрогнуть, но не взглянуть на него.
Сделав два шага, он открывает крышку своего ноутбука, что-то вбивает длинными пальцами, за которыми я пристально наблюдаю, а потом разворачивает ноутбук в мою сторону.
— Прежде чем принять решение, — говорит мужчина, — я бы хотел услышать ваши объяснения.
Он вновь отходит к окну, а я наконец выдыхаю и уверенно приближаюсь к его столу.
И едва не схожу с ума, когда замечаю на экране ноутбука открытый мессенджер с прочитанным сообщением.
— Прочтите и вы, — слышу сухое распоряжение, и голос мужчины уже почему-то раздается не от окна, а у меня за спиной.
Тоном его голоса можно заменить десяток кондиционеров, но мне становится жарко.
От его близости.
От дыхания, которое, пользуясь тем, что я собрала волосы в хвост, касается моей шеи.
И да, от причины этого гнева тоже.
— Прочтите, — повторяет он.
А когда понимает, что я игнорирую его распоряжение, протягивает руку, невольно задевая мое бедро, щелкает по сообщению, заставляя его раскрыться.
Перестав дышать, с замиранием и, наверное, в сотый раз смотрю на первую строку сообщения, которое утром в рассылке от меня получили не только несколько десятков клиентов, но и мужчина, который не должен был его прочесть никогда. Никогда, иначе меня ожидают жесткие санкции с его стороны. Настолько жесткие, что я могу их не выдержать…
«Отдам босса в хорошие руки…», — машинально читаю в сто первый раз, и покаянно вздыхаю, готовясь к расплате.
— Ты понимаешь, что сделала? — интересуется генеральный так вкрадчиво, что я не сразу замечаю неожиданный переход на «ты».
Его рука скользит от монитора, опять задевает мое бедро, а потом, помедлив, решает на нем задержаться.
— Ты понимаешь, что не оставила нам обоим выбора? И теперь все, что нам остается…
Рука босса медленно и по-хозяйски, чувствуя, что имеет теперь на это полное право, начинает тянуть вверх ткань моей юбки…
Глава 68
Лев
Я все еще думаю, что это ошибка, случайность, в крайнем случае, что ее мальчишка залез в ее ноутбук и из вредности составил и отправил это нелепое сообщение. Ведь не могла же она забыть о том, что я говорил…
Но когда вместо того, чтобы шарахнуться, отстраниться или влепить мне пощечину, которая бы меня остудила, она медленно выдыхает и откидывается на меня, прижимаясь своей задницей к паху…
Бля…
Пространство и время стираются, забывается все, вылетает на хрен из головы. Есть только эта женщина. Женщина, которая меня хочет так, что ей тоже плевать на все остальное.
На то, что мы в кабинете, на то, что дверь не закрыта, на то, что у нее есть другой. Или был… Был, потому что не было бы такого отчаянного голода в зеленых озерах, а я вижу его, когда она разворачивается, не разрывая контакта.
Мы плотно прижаты друг к другу, а теперь еще и сплетены вместе взглядами.
Моя рука, желая проверить, реальность ли это, и как далеко она согласна зайти в этот раз, продолжает скользить по ее бедру, подбирается к кружеву чулок, без препятствий поднимается вверх. И я дурею, когда вместо того, чтобы использовать последний шанс на спасение, Алла чуть расставляет ноги, чтобы мне было удобней к ней прикасаться.
Мозг плавится, а потом и совсем отключается.
Не соображая, не думая о последствиях, подсаживаю ее на стол, развожу ее ноги шире, чтобы вклиниться между ними, ловлю губами ее изумленный выдох, когда начинаю осторожно исследовать ее тело пальцами. Подбираясь, подкрадываясь, чтобы лишний раз убедиться — не просто хочет, а жаждет…
И не понимаю, почему в этот момент в моей голове звучит мужской голос.
— Лев, я тут подумал…
Хорошо, что не по имени-отчеству, наконец-то запомнила… запомнил… отмечаю я машинально.
А потом до меня доходит, что это не глюк, а реальность, в которую вторгается посторонний.
Алла невольно пытается сдвинуть ноги, но осознав, что тем самым прижимает меня сильнее к себе, прислоняется лбом к моей груди и обжигает ее прерывистым дыханием.
— Выйди! — прошу внезапного гостя, утешительно поглаживая по разгоряченному лицу свою женщину.
— Ого… — тянет вторженец. — А вы вообще в курсе, что это офис, а в офисе нужно работать?
— Твою мать! — рычу я.
— Ладно-ладно… — ржет Лука, но все же идет на уступки и выходит за двери.
Мы с Аллой переглядываемся, и тоже начинаем смеяться. Дурацкая ситуация, когда двое людей не могут спокойно уединиться.
— Пойдем, — подхватив ее, снимаю с пьедестала, на котором она восседала, поправляю юбку и тяну за собой.
Но она замечает черную папку, на которой сидела, открывает ее машинально, вчитывается в первые строки и переводит на меня изумленный взгляд.
