Далеко окрест не было никого, кроме троих путников с заплечными вещмешками. Они шли вереницей в сторону трех холмов: Николай, за ним — Иван и следом — Богдан. Старались придерживаться того же маршрута, что и мужик с колесом. Вот здесь он перепрыгнул через какое-то препятствие, оказывается, выбился из-под земли родник и сделал небольшую запруду, а здесь особенно сильным было шуршание камней. Сюда… Сюда… Вот здесь стоял странный бородач с не менее странной ношей…
Подошли так близко к пологому склону сопки, что могли воочию наблюдать необычную картину. Да что же это? Неужели — мираж? Нет, не может быть! Разве бывают видения в таких реалистичных местах? Если только в море… или же — в пустыне… и всегда там, где уже утомишься в пути и потеряешь надежду на то, что доведется увидеть когда-нибудь спасительную землю или оазис!
Наклонная поверхность холма на глазах обретала крутизну и… обрастала скалами. Эти острые камни словно выстреливали из недр горы и занимали позиции почти перпендикулярно склону, напоминая сталагмитовые сосульки, те самые, какими была полна Дивья пещера. А «сосульки» выстреливали и выстреливали! За считанные секунды весь склон оказался утыканным каменными шипами, и в отвесной стене оставалось лишь одно нетронутое пространство — невысокий, но довольно широкий грот.
— Боже! — прошептал Арбенин. — Вот так чудеса!
— Фантастика! — пробасил Сибирцев.
И в этот момент Сиротин, с таким же интересом наблюдавший за происходящим, вдруг воскликнул:
— Я знаю, это — сталагмиты! В пещере их было очень много!
— В пещере? — переспросил его Арбенин. — А что там ты еще видел?
— Много чего… — загадочно произнес тот, — например, розовую деву… мы тогда отдыхали в большом зале…
— Очень хорошо, молодец! — поддержал его Иван. — А ты откуда приехал?
— Как это — откуда? — искренне удивился тот. — Как и все — из Санкт-Петербурга!
Арбенин с Сибирцевым рассмеялись и пожали друг другу руку.
— А мне? — протянул свою мальчишескую ладонь Богдан.
И они зажали ее с двух сторон, да, видно, так крепко, что он весело заверещал:
— Раздавите же, ироды!
После чего уже гремел смех всех троих.
Путники подошли к холму поближе и увидели, что вход в пещеру так сильно зарос растительностью, что не вызывало сомнения: здесь не ступала нога человека с доисторических времен. Получается, что и старик с колесом тоже не проходил? Но тогда куда он провалился?
Можно ли дотрагиваться до этого чуда? Об этом тогда никто не задумывался. И Николай потянулся рукой к природной зеленой занавеси, чтобы немного раздвинуть вход в пещеру и посмотреть, что там внутри. В этот момент из глубины земли послышался мерный гул. Он начал нарастать, пока не перешел в оглушительный грохот. Казалось, будто ударили в каменные барабаны хозяева гор — суровые великаны, не привыкшие к человеческому сообществу.
Как и вчера, в День Перуна, небо начало темнеть, закрывая солнце черными пуховыми подушками. Однако, грозой и не пахло. Никакого намека на дождь, даже — моросящий! Никаких зловещих молний! И вдруг это небо враз исчезло, как исчезают бутафорские предметы под черным колпаком фокусника! И кто же это руководит театральным зрелищем? Кто проявляет изобретательность и виртуозность? Кто же положит потом натренированную руку на цилиндр с его содержимым, продляя время кромешной тьмы до бесконечности?
В полной темноте Арбенину показалось, что его голову сдавили каменные тиски. Тогда почему не исчезают мысли? Почему они продолжают бежать, причем, все быстрее и быстрее? Из этого калейдоскопа размышлений сознание не может выбрать самое важное, не может на чем-то одном сконцентрироваться. И только бальмонтовские строки бьют молоточками:
«Я насмерть поражен своим сознаньем, Я ранен в сердце разумом моим».
И вдруг — как хлопок разорвавшегося воздушного шара, полная тишина…
Мертвая… Гробовая…
Эпилог
О арии! Радуйтесь, пойте и пляшите. Мы наконец-то достигли Урала, Новой земли ариев. Это земля, что обещана нам, Благословенная земля, данная нам Ахурой. Здесь мы будем жить, расти и благоденствовать. И дети наши перед злом Не склонят головы. Наш род будет расти, А наша вера — процветать. Хвалите Ахуру, Великого и Милостивого. Если бы не Его помощь, нас бы погубили Свирепые холода и чудища! Так помните ж вечно Ахуру И Веру Его Преблагую, Клянитесь, что она никогда не погибнет, Научите этому и потомков своих. Ахура Мазда провёл нас! О арии! Ликуйте и пляшите!
(Порус Хоми Хавевала, «Сказание арийского народа»[10]). Ирийских[11] гор достигли не меньше двухсот колесниц. И это — только в первый день! Те, кто ослабли в дороге и немного отстали, пришли сюда через одну и даже через две ночи. Люди взирали с высоты на благолепие окрестностей и не могли нарадоваться. Как давно они не видели пышных крон вековых деревьев, поддерживающих небесный свод! Как давно не дышали ароматом лугов, затянутых в темно-зеленый бархат! Лугов, по которым разбросала рукодельница-природа ярко-красные маки, белоснежные ромашки и солнечные одуванчики!
— Яролика! Идем ко мне! — Арий нежно обнял ее и увлек за собой вниз, на внутренний склон горы. — Здесь нет никого!
— О! Арий! Опять за свое… — последние слова она уже произнесла в его объятьях.
— Смотри, смотри! — он слегка оттолкнул ее, всматриваясь вдаль. — Вон там что-то вроде расщелины… И заросли кустов… Посмотрим?
Арий говорил так зажигательно! И взгляд суженого, нетерпеливый и в то же время — просительный, скользил по ее лицу, обдавая волной желаний, пока не остановился на алых губках, по-девичьи припухших.
— Ну… хорошо… пойдем… — почти прошептала она, пряча от него пронзительно-голубые затуманенные глаза под разбросанными прядями шелковых пшеничных волос.
Склон был пологим и заросшим невысокой травой. И только несколько камешков, словно напоминая о том, что эта местность — все же горная, скатились из-под ног и с легким шумом улетели вниз.
— Осторожно, дорогая! — он бережно поддержал ее и словно невзначай, провел рукой по ее уже округлившемуся животу. — Маленького надо беречь!
