— Думаю, этого будет достаточно. Дело не в количестве, а в наличии крови. Однако, себя Гесс не жалеет и проводит лезвием по ладони, как это делал неверящий ни во что херувим.
— Вместе, любимая, — шепчет мой муж, и мы одновременно прикладываем руки к тускло поблескивающему кругу.
Решётка, вздрогнув, покрывается рябью и, искажаясь, начинает исчезать. Я вскрикнула и уловила всеобщий вздох на нашими спинами.
— Что это? — неверяще протянула я руку в пустоту.
— Магия, — пожал плечами Гесс. — Двери открыть могут только те, кого связал Фолионто. Те, кто по-настоящему любит друг друга. Предназначены, чтобы быть вместе. Раз и навсегда. Лишь это на самом деле важно. И для него, как оказалось, тоже.
Я оглядываюсь назад. Ловлю напряжённый взгляд Орландо, вижу заплаканное лицо Марселлы. Если бы он любил её, они могли бы стать той самой парой, перед которой распахнул бы свои двери старый замок. Но, может, всё не так уж плохо? — моё сердце хочет верить в лучшее.
Я обвожу взглядом тех, кто был с нами рядом. Герда посылает мне воздушный поцелуй и яростно машет розовым зонтом. А затем, взявшись за руки, мы с Гессом делаем шаг вперёд — переступаем порог Фолионто, чтобы найти наконец-то семейные реликвии Дона Педро, которые помогут мне вернуть отца.
Глава 38. Поиски сокровищ и бегство
Гесс
Темнота упала, как штора. Облепила со всех сторон, стоило только переступить порог Фолионто. Теперь и я слышал, как дышит и бормочет замок: ко мне вернулся его «голос»: видимо, старый мастодонт решил, что я достоин его доверия.
— Я ничего не вижу, Гесс, — Рени не испугана. Рука доверчиво покоится в моей.
— Не знаю, огорчу тебя или обрадую: я тоже ничего не вижу. Может, сделаем ещё один шаг?
Она смеётся, и мы осторожно двигаемся вперёд. Вначале сереет, как перед рассветом, проступают смутные очертания. Какой ты внутри, Фолионто? Какие сюрпризы готовишь? Готов ли ты нам доверять и согласишься ли поведать свои секреты?
Серые «сумерки» сменяются голубоватым светом, словно там, впереди, висит огромная лампа и освещает путь.
— Никогда не видела ничего подобного! — Рени отрывается от меня и беспорядочно мечется по полупустому пространству. Замок и внутри полон механизмов. Она права: он организм, созданный из сплетения труб, вращающихся деталей, крутящихся дисков. — Интересно, как тут жили люди? Ведь жили же?
Жили. Очень давно. Это видно по тяжёлым портьерам на окнах. Полуистлевших, но ещё вполне достойно смотрящихся. Диван. Столик. Пуфики для ног. Канделябры на стенах — чёрные от времени, но очень красивые. Механизмы — как часть интерьера. Вместо обоев. Есть что-то гармоничное и завораживающее в движении и вечно меняющемся рисунке деталей, что подчинены единому ритму.
— Как странно? Ты заметил? Мы облазили с тобой все стены замка. Там нет ни одного окна. А здесь есть. Как домик в домике. Что там, за шторами? Как думаешь, я могу посмотреть?
Рени возбуждена, глаза сияют, щёки горят.
— Иди сюда, — прошу я. Мне сейчас необходимо прикоснуться к ней. Неистребимое желание, собственническое чувство. Она льнёт ко мне. Открытая, доверчивая, домашняя. Знакомая незнакомка. Я знаю и не знаю её. Столько ещё предстоит мне открытий?
Жар её губ обжигает. Изгибы её уютно впечатываются в меня. Я полая форма, а она — моё содержимое. Или наоборот? Разве тут понять. С трудом размыкаю объятья. Мы здесь не за этим.
— Давай посмотрим, что прячут портьеры, — предлагаю я и первым осторожно прикасаюсь к ветхой материи. Не одергиваю, а лишь приоткрываю.
— Там должны быть механизмы, — шепчет Рени, — а на самом деле — знакомый пейзаж. Надо же. Как такое может быть?
— Магия, — пытаюсь пояснить необъяснимое. — Искажение реальностей не самое великое достижение. Замку снаружи, возможно, выгоднее смотреться грозным оружием, неприступной крепостью, чем просто милым домом с бархатными шторами на окнах.
— Смотри, что я нашла! — прикипает Рени к окуляру в стене. — Это что-то вроде подзорной трубы! Вся местность как на ладони. Можно рассмотреть каждую деталь на много километров вокруг! Очень мощные линзы! Вот бы отец порадовался! Ему бы тут понравилось!
Её воодушевление сходит на «нет», Рени сникает, как только мысли её возвращаются к цели, из-за которой, собственно, мы сюда попали.
— Пойдём, — подбадриваю я её. — Нам ещё многое предстоит осмотреть. Кто знает, где хранятся побрякушки для дона Педро?
— Я всё время думаю теперь, зачем они ему? Сомневаюсь, что эти вещи — просто дорогие сердцу предметы. Фолионто не подпускал к себе людей столетиями. Дон Педро видел раритеты только на картинках. Это не ностальгия. Не жажда коллекционера. Это что-то другое. Иначе он бы не пытался с такой маниакальностью добыть их.
Моя девочка произносит вслух то, о чём я постоянно размышляю. Но я сейчас не хочу добавлять в её душу ещё больше сомнений и сумятицы.
— Какая разница? Давай просто найдём их, а потом подумаем обо всём остальном,
— и, хоть я и обещал Рени не воздействовать на неё, вкладываю в слова немножко убеждения и спокойствия.
Вскоре мы понимаем, что Фолионто не собирается нам помогать. Он напоминает лабиринт: комнаты сменялись, уводили то вверх, то вниз, открывались какие-то неожиданные проходы, лазы. Кое-где мы передвигались на четвереньках, а один раз провалились сквозь вязкую субстанцию. К счастью, удачно.
Комнаты, помещения, кладовки, коридоры, лестницы. Скользящие механические ленты, на которых можно кататься хоть до скончания дней. И вещи, вещи, вещи… скопище мебели, ящичков, столов, секретеров, шкафов, встроенных сейфов, потайных углублений, скрытых механизмов. Здесь можно бродить вечность. Годы. Путаться и блуждать. Выныривать в совершенно других местах. Я боялся даже думать, сколько тайников мы пропустили.
— Так мы ничего не найдём, — Рени устало присаживается на зелёный пыльный диван. — Путаемся, кружим, и я не уверена, что в этом месте можно пересмотреть тщательно все безделушки.
— Есть хорошая новость, — я обнимаю Рени и кладу её голову себе на плечо. — К счастью, мы не кружим. Я очень хорошо запоминаю путь. Поэтому не заблудимся, не потеряемся.
— И есть плохая новость, — тяжело вздыхает она. — Мы не знаем, как правильно искать и где. И сомневаюсь, что сокровища спрятаны в одном месте.
Ты помнишь эти вещички, Рени? — спрашиваю, чтобы отвлечь от тягостных дум. Сам-то я их хорошо представляю.
— Кулон на кожаном ремешке, чаша на короткой ножке, квадратный поднос с обкусанными краями, толстая стрела и широкое кольцо из трёх ободков. Я помню.
Надо же: я мысленно называл эти же предметы немного иначе. Вот что значит разные взгляды.
— Что-то должно быть между ними общее, — гну я своё. — Не могут они быть совершенно разрозненными предметами.
