— Ничего бы он не внес, — вздохнул Зимин. — Только запутал бы еще больше… И искать его не надо. У меня он прячется…
— В каком смысле? — опешил я.
— В прямом, — пожал плечами бизнесмен. — После похищения Оксаны он прибежал ко мне и все рассказал. Я понял, что парня явно «подставляют», и посчитал наилучшим вариантом спрятать его до поры. Я снял ему квартиру, и он сейчас в ней живет… Только об этом никто не знает.
Я долго молчал, не в силах найти слов. Зимин посмотрел на мое растерянное лицо и развел руками:
— Что здесь такого? Если я вижу, что человека подставляют… Он мой друг, я знаю его с детства, и за помощью он прибежал именно ко мне. Если б он был виновен, то не стал бы лезть в самое пекло. А он пришел… И все рассказал…
— Миша, я понимаю, что ты не сыщик и не знаешь, как правильно вести расследования подобного рода, но ты побил все рекорды, — «похвалил» я его. — И таким образом ты хочешь найти злоумышленников?
— Прежде всего я не хочу унижать подозрением и недоверием невиновных людей, — сказал Зимин. — Я и без этого чувствую себя каким-то мелким негодяйчиком, подозревающим всех и вся и заглядывающим в чужую жизнь. Это мои друзья, и я их люблю, а мне приходится постоянно иметь в виду, что каждый из них может оказаться преступником. Подозревать всех, чтобы вычислить одного-единственного негодяя… Или не одного… Но самой сутью проверок я оскорбляю всех. Да, они все понимают, все терпят, но мне-то от этого не легче…
— Хорошо. — Я понял, что все доводы здесь бесполезны. — Что он рассказал о том дне?
— Я просил его передать ружье для Лопотова — самому все времени не было собраться да доехать до него. Три дня оно у меня лежало, а тут как раз Оксана по магазинам собралась, а Дорохов у меня сидел — дела кое-какие обсуждали. Вот он ей и составил компанию. Я отдал ему ружье, он провез Оксану по магазинам и на обратном пути заехал к дому Лопотова. Оксана не очень ладит с Димой, она почему-то вообразила, что он недолюбливает се, считая еще одной охотницей за моим капиталом. Я пытался переубедить ее, но не слишком-то успешно… Она не захотела подниматься к Лопотову в квартиру и осталась сидеть в машине. Витя взял ружье и понес его к Лопотову…
— Он отдал ему ружье?
— Дорохов говорит, что отдал. Они перемолвились с ним буквально парой слов, и Витя пошел вниз. А на втором этаже его уже ждали… Дом старой постройки, даже на лестнице множество коридоров и переходов. В одном из таких переходов и ждал его затаившийся там человек. Он напал со спины и ударил по голове чем-то тяжелым. Шишка у Вити была изрядная, чуть ли не с кулак величиной. Потом его оттащили в темный закуток и бросили там. Когда он пришел в себя и обнаружил, что ни Оксаны, ни машины нет, а на том месте, где стояла машина, лежит куча разбитого стекла, он быстро сообразил, что это значит и чем чревато. Он не стал подниматься к Лопотову за разъяснениями, а побежал прямо ко мне. Вызвал меня по телефону, мы с ним встретились в том месте, где нас никто не мог увидеть, и он все рассказал мне. Мы решили, что будет лучше, если все будут считать, что он испугался и скрылся… Витя доверился мне. Он понимал, каких дел я могу наворотить в ярости, узнав, что он не уберег Оксану, и все равно пришел. И я поверил ему… К счастью, с Оксаной ничего не случилось, — он невесело усмехнулся. — Если в данном случае можно так сказать… Я передал деньги, и ее отпустили. Разумеется, Лопотов попадал под подозрение, и все внимание мы сконцентрировали на нем. Под контролем был каждый его шаг — и во время передачи денег, и во все последующие дни. Но именно этот пристальный контроль и убеждает в его невиновности. Я знаю, как ведут себя виновные люди… Такое ощущение, что кто-то подставляет не одного из них, а двух сразу…
— Святой человек, — вздохнул я. — Я тебе поражаюсь…
— И все же я им верю, — упрямо покачал головой Зимин. — Я их слишком давно знаю, и мы вместе съели не один пуд соли.
— Люди имеют свойство меняться со временем, — сказал я, — как виноградный сок: кто-то превращается в вино, а кто-то в уксус… Когда ты собираешься отправить Оксану за границу? — напрямик спросил я.
Зимин на мгновение замешкался, изучающе глядя мне в глаза, но все же ответил:
— Завтра. Думаю, что теперь нет смысла скрывать это. Я уже подготовил все к ее отправке. Завтра в девять утра она улетает… В безопасное место… А до этого времени я усилил охрану. Твой друг священник тоже ни на минуту от нее не отходит, словно моей охраны недостаточно или же она не профессиональна. Завтра, после ее отъезда, я отложу все и займусь исключительно этой проблемой. Я не позволю им выжать меня ни из этого города, ни из этой страны. Я доберусь до них…
— Завтра? — задумался я. — И об этом никто не знает? С какого аэропорта намечен вылет?
— Ржевка, — сказал Зимин. — Только…
— Я понял, понял, — кивнул я. — Значит, Ржевка… Завтра в девять… И об этом еще никто не знает…
* * *
— Ты в этом уверен? — обеспокоенно спросил Разумовский, выслушав меня. — Но это мало реалистично. Охрана будет удвоена. Все опасные моменты предусмотрены и контролируемы…
— Завтра, — убежденно сказал я. — Этот день — кульминация. За ней последует развязка. И если я не ошибаюсь в своих подозрениях, то она никуда не полетит. Произойдет что-то, что отложит ее отлет или сделает его невозможным.
— Думаешь, ей грозит опасность?
— Боюсь, что нет…
— Как это понимать? — удивился иерей.
— Зимин любит ее, а ты заинтересован в ее безопасности, выступая в этом деле фактически с ее стороны… Вы — заинтересованные лица. А мне до этой девчонки нет никакого дела. Меня интересует суть проблемы, раскрытие преступления.
— Ты… Ты подозреваешь ее? — нахмурился Разумовский.
— Нет, не подозреваю. Я уверен в ее причастности, — заявил я, игнорируя его возмущенный взгляд. — Я в этом убежден. Только тебе и Зимину я ничего доказывать не собираюсь. Это бесполезно.
— Потому, что это глупость, — замотал головой Разумовский. — Как ты можешь так говорить? У людей беда. Девушка пережила такой ужас… Ее верность заслуживает восхищения, а смелость и преданность достойны всяческой похвалы. Ее мать просила меня поговорить с ней, чтобы Оксана была более предусмотрительна, более рассудительна, но я не могу даже советовать что- то, что может опорочить их чувства друг к другу. Зимин действует совершенно правильно, уводя ее с «линии огня». Завтра, когда девушка будет в безопасности…
— Не будет она завтра в безопасности.
— Завтра тебе будет стыдно! — укорил меня иерей. — Завтра, когда самолет оторвется от земли, ты даже не сможешь смотреть мне в глаза от стыда. И не вздумай хоть намеком, хоть взглядом выставить свои грязные подозрения перед ними. Если ты это сделаешь… Я даже разговаривать с тобой не стану!
— Я близко к ним не подойду до самого отлета, — заверил я. — Более того, они даже видеть меня не будут… По крайней мере, я постараюсь, чтобы они меня не видели.
