Глава 31. Вовеки веков
Полосатый прислоняется к стволу Весимы и смотрит, как я выжигаю слова контракта на листе. Почерк у меня ужасный. По пальцам проходят разряды тока, пока клин Нико пишет слова, вытягивая из меня жизненную силу.
– Дай-ка посмотрю, – говорит Полосатый, когда я заканчиваю.
Основные формулировки я почерпнул из нашего побратимского контракта.
Я, Кэмерон Вайсс, добровольно передаю все права на себя и на все, что у меня есть, хранителю Музея, мистеру Полосатому, в обмен на свободу Кэссии Вайсс и Нико Флореса и всего, что у них есть, во веки веков.
Я особенно старательно писал слова «во веки веков», чтобы быть уверенным, что он точно никогда не побеспокоит ни Кэсс, ни Нико. Если уж продавать свою душу, то хотя бы задорого. А еще я надеюсь выиграть для Рахки время, за которое она успеет спасти остальных.
Полосатый перечитывает контракт, потом стучит о землю тростью, и у той из набалдашника выскакивает клин.
– Неплохо, – хвалит он меня и потом подписывает лист у себя на колене.
Через меня проходит волна энергии: это магия овладевает мной. Но совсем иная, чем та, которую я чувствовал, соединив руки с Нико, иная, чем магия монеток. Я ощущаю себя потерянным в пространстве и времени, мой разум перезагружается.
В голове бьет фонтан образов. Воспоминания об огромном дереве, даже больше Весимы. Древний горящий город. Волны, с высоты обрушивающиеся на каменные улицы. Человек с пером в руке, согнувшийся над столом в полутемной келье…
– Кэм? Ты в порядке? – окликает меня Кэсс. Она сидит прямо напротив меня, но я не могу себя заставить посмотреть на нее. То, что я чувствую, – даже не боль, не грусть. Это стыд.
И нет, я не в порядке.
Новая волна образов. Армия на высоком холме. Нос корабля, разрезающий океанскую воду. И дети… Так много детей.
Это воспоминания Полосатого. Я вижу его разум изнутри, переживаю события его жизни, как было у меня с Рейнхартом. Только разум Полосатого намного темнее… Я смотрю на человека, которому только что отдал власть над собой. Не вижу, какова его цель, не представляю, откуда он пришел, и притом знаю о нем так много. В его мерцающих глазах таится что-то древнее, ужасное, беспощадное. Он – один из духов, о которых говорила Ба: тех самых, кто хочет завладеть всем, что им еще не принадлежит. Вот ради чего она трудилась столько лет: чтобы спасти нас от него.
– Какой ты печальный, мальчик, – говорит он, видя мой разум так же ясно, как я вижу его. Интересно, что он там разглядел.
Кэсс берет меня за руку, переплетает со мной пальцы. Я рад, что она рядом.
– И что теперь будет? – спрашиваю я, когда воспоминания Полосатого наконец меркнут, и гул в моей крови утихает.
– Попрощайся, – отвечает он.
Я сморю на Кэсс, которая все еще держит меня за руку. Когда я уходил в Отель, знал, что обязательно к ней вернусь. Теперь все иначе. Скорее всего, я больше никогда ее не увижу.
– Не вздумай со мной прощаться, болван, – говорит она, когда я присаживаюсь на корточки рядом с ней. В глазах у нее стоят слезы.
– Прости, Кэсс, мне очень жаль, – и на этот раз я знаю, о чем именно сожалею; о том, что я тогда ушел.
Мне жаль, что я решил, что могу все изменить.
– Ты не можешь так поступить, – говорит она. – Ты же мой брат. Ты не принадлежишь Полосатому. Ты принадлежишь мне.
– Никто не смеет мне указывать, кем мне быть и кем не быть, – я из последних сил выдавливаю улыбку. – Позаботься там о Ба.
Она мотает головой.
– Ненавижу тебя. – Но по ее лицу видно, что это неправда. Она ненавидит не меня, а тот факт, что я ее покидаю.
