Оскар был ошеломлен. Несмотря на все оскорбления, ученый казался совершенно невозмутимым.
- Как вы сказали? - Старик, казалось, успокоился.
- Я думаю, вы меня отлично поняли.
- Не поддержим ли мы?.. Нет, черт подери! Конечно, нет. Воздухоплавательная техника? Это забава для фантазеров и мошенников. Для ветреных людей, прошу прощения за невольный каламбур. - Лицо маститого старца вновь начало багроветь. - Я полагаю, вы просто забыли, где находитесь. Если каждому заезжему фокуснику мы начнем выделять деньги на его дешевые фокусы, это достойное учреждение в два счета обанкротится, господин Донхаузер. Вы находитесь в храме науки! А теперь убирайтесь отсюда вместе со своей дешевой фальшивкой и нелепыми идеями!
Старец поднялся на своих тонких ножках и махнул служителю, чтобы тот вывел докладчика из зала. Служитель направился к Гумбольду и энергично взял ученого за плечо.
- Не смейте прикасаться ко мне! - внезапно прогремел голос Гумбольдта, в одно мгновение ставший могучим и раскатистым, словно заговорил сам Господь.
Служитель испуганно отшатнулся - ни один человек на его памяти не говорил так громко и грозно.
На лицах членов ученого совета отразилась паника. Председательствующий старец стал цвета свечного воска. Он подался назад, его колени подкосились, и профессор мешком плюхнулся в кресло.
- Вы еще пожалеете об этом, - продолжал греметь ученый, бросая уничтожающие взгляды на перепуганных профессоров. - И запомните: в этот день начинается новая эра. Эра, в которой вам, робкие и убогие мозги, нет места!
Он развернулся, прихватил свои тезисы и покинул подиум.
Оскар растерялся. Зал неожиданно превратился в сущий ад. Публика вскакивала с мест, жестикулировала, металась в проходах. Крики, проклятия и хохот наполняли воздух. Ничего подобного это почтенное научное учреждение не знало со времен своего основания. Сбежались служители и принялись теснить публику по направлению к выходу. Толпа подхватила Оскара и увлекла за собой. Он едва успел схватить за руки Элизу и Шарлотту, иначе наверняка потерял бы обеих в толчее. Наконец людской поток выплеснул всех троих на широкие мраморные ступени перед главным входом в музей, и только тогда они смогли вздохнуть свободно.
Прошло несколько минут, прежде чем им удалось отыскать Гумбольдта. Он стоял возле площадки для экипажей, беседуя с тучным мужчиной с живыми темными глазами и усами, как у императора Вильгельма. Оба были всецело увлечены разговором.
Когда Элиза, Шарлотта и Оскар приблизились к ним, мужчина воскликнул, приподняв цилиндр:
- Вот и ваши спутники, господин Гумбольдт. Мое почтение!
Отвесив короткий поклон, он продолжал:
- А теперь прошу меня простить - важные дела. Однако не будем терять связь. В ближайшие дни я сделаю вам серьезное предложение.
Исследователь кивнул. Они обменялись рукопожатиями, мужчина сел в свою коляску и умчался. Гумбольдт уже собирался подозвать своего кучера, когда к ним бросился один из репортеров:
- Прошу прощения, господин фон Гумбольдт! Я - Фриц Фердинанд из «Берлинер Моргенпост». Могу ли я попросить вас позировать для фото? Я готовлю репортаж о сегодняшнем событии в музее.
- С удовольствием. - Гумбольдт улыбнулся и облокотился о карету, приняв картинную позу. Репортер установил камеру, поднял палочку с магниевой смесью и крикнул: «Пожалуйста, не двигайтесь!» Блеснула яркая вспышка. Репортер закрыл объектив крышкой.
- А теперь еще раз вместе с вашими спутниками!
Элиза, Шарлотта и Оскар столпились вокруг ученого и уставились в объектив. Еще раз сверкнул магний, затем репортер собрал камеру.
- Благодарю вас, - произнес он, пожимая Гумбольдту руку. - Через несколько дней я лично доставлю вам свежий номер и экземпляры фото, если не возражаете.
- Но только в том случае, если все будет написано так, как и было на самом деле, - заметил Гумбольдт.
- Вы не будете разочарованы, - рассмеялся репортер. - Но, боюсь, господам из университета не слишком понравится.
Наконец все четверо уселись в карету, и Гумбольдт велел кучеру отправляться.
Но не проехали они и двух кварталов, как Шарлотта взорвалась:
- Почему ты позволяешь так обращаться с собой, дядя? - закричала она, кусая побелевшие от гнева губы. - Эти надутые индюки выставили нас перед всем миром лжецами! Дорого бы я дала, чтобы видеть их в суде по обвинению в клевете!
- Ты напрасно кипятишься, - проговорил ученый, невозмутимо разворачивая газету. - Это именно то, на что я рассчитывал. Ты ведь знаешь: хорошо смеется тот, кто смеется последним.
- Не нахожу здесь ничего смешного! - Шарлотта все еще не могла успокоиться. - Интересно, зачем тебе все это понадобилось?
Гумбольдт улыбнулся.
- Смотри на это как на маленький урок. Я хотел показать вам, что ждет всякого, кто слишком долго дышит книжной пылью в библиотеках, вместо того чтобы выйти на улицу и столкнуться с реальной жизнью. Такие люди часто не в состоянии отличить золотой самородок от латунной пуговицы.
- Теперь нас ославят на всю Германию как мошенников и проходимцев, - фыркнула Шарлотта.
- Ошибаешься, - возразил Гумбольдт. - Давай дождемся свежих выпусков газет. Я уверен, что репортеры преподнесут это событие совсем иначе, чем рассчитывают господа из ученого совета.
- А если нет?
- Тогда мы приложим некоторые усилия, чтобы их переубедить.
- А что случилось с вашим голосом под самый конец? - спросил Оскар. - Он звучал, словно с горы Синай!
- Тебе понравился мой маленький трюк?
- Эти раскаты до сих пор отдаются у меня в ушах.
Гумбольдт распахнул плащ и расстегнул верхнюю пуговицу своего сюртука. На его груди Оскар увидел маленький серый ящичек, от которого множество разных проводов тянулись к вещице размером с запонку, прикрепленной к углу воротника.
- Что это?
- Лингафон, - посмеиваясь, ответил Гумбольдт. - Но не совсем. Я его немного переделал и оборудовал усилителем голоса. Мне ужасно не терпелось испытать его в большом зале с хорошей акустикой.
Ученый заговорщически подмигнул Оскару.
- Вы оба ведете себя как малые дети, - снова вспыхнула Шарлотта. - К тому же ты, дядя, далеко не все объяснил. У меня вообще сложилось впечатление, что ты со своим докладом буквально добивался, чтобы нам не поверили. Зачем тебе это?
- Ты совершенно права, - ухмыльнулся Гумбольдт, продолжая возиться со своим аппаратом.
- Но ведь это же… это просто несерьезно!
Ее лицо разгорелось от возмущения.
- Скандал был заранее запланирован. Он, можно сказать, неотъемлемая часть моего доклада, - проговорил Гумбольдт. - Я слишком давно знаком с этими господами и хорошо знаю, как себя с ними вести. Они, если угодно, почти что члены моей семьи.
