Не плачь о том, что это закончилось.
Улыбайся тому, что это было.
Теодор Зойс Гайзель (Доктор Сьюз)После того как я получил диплом врача в 1972 году, старая больница Чаринг-Кросс закрылась и переехала в другое место. Когда последний пациент покинул знаменитое здание на улице Стрэнд, многие из нас, бывших студентов, решили прогуляться по опустевшим коридорам, предаваясь воспоминаниям о проведенных здесь годах практики. Я вернулся к старому расшатанному лифту, поднялся наверх и в последний раз открыл зеленую дверь, ведущую в эфирный купол. Освещение еще работало, но пыльного устаревшего оборудования как не бывало. Я нерешительно побрел вдоль скамеек, чтобы заглянуть в операционную, как сделал тогда. Как и следовало ожидать, оставшаяся незамеченной капля крови Бет по-прежнему была здесь, поверх операционной лампы – черное, застарелое пятно, до которого никто не смог дотянуться. Стереть последний ее след с лица земли так и не удалось.
Бет продолжала являться мне по ночам, особенно в тяжелые времена, недостатка в которых не было. Она держала ребенка на руках, а позади него виднелся металлический ретрактор, который раздвигал слабую грудь, обнажая пустое и неподвижное сердце. Бет шла мне навстречу, бледная как смерть, и сверлила меня взглядом, как и в тот день. Бет хотела, чтобы я стал кардиохирургом, и я ее не разочаровал. У меня неплохо получалось. Тем не менее, несмотря на все старания, некоторых пациентов я так и не спас. Сколько именно, сложно сказать. Как и пилот бомбардировщика, я не зацикливался на смертях. Больше трехсот, меньше четырехсот – кажется, где-то так. Однако преследовал меня только призрак Бет.
Июнь 2016-го. Невероятно, ведь прошло немало лет с тех пор, как я – нервный молодой студент – робко переступил порог секционного зала и принялся резать морщинистое и засаленное человеческое тело. И вот я, стоя на возвышении в актовом зале Королевского колледжа хирургов, выступаю с приветственной речью перед кардиохирургами-стажерами. Организаторы представили меня как пример для подражания – кардиохирург-первопроходец, которому удалось избежать судов и лишения лицензии. Я посвятил речь выдающейся истории создания аппарата искусственного кровообращения и технологии вспомогательного кровообращения. Я воспел великих людей, благодаря которым я вырос как врач, и их героические деяния, не говоря уже о собственных достижениях.
Когда начал выступать следующий оратор, я попытался ускользнуть незамеченным. Но ко мне подошла группка энергичных молодых людей, желавших со мной сфотографироваться. Я был польщен. Мы позировали в фойе колледжа, перед мраморной статуей Джона Хантера – легендарного хирурга и анатома. Мне всегда становилось не по себе в этом месте. Именно здесь я узнавал о проваленном экзамене – а такое случалось не раз, – когда мою фамилию не зачитывали вслух. Когда многие уходили, понурив голову.
И даже окончательная победа не далась мне безболезненно. В тот раз я сдавал устный экзамен с переломанной челюстью, из-за чего почти не мог разговаривать. Мрачным зимним днем я, весь в грязи, сидел в отделении травматологии кембриджской клиники Адденбрук после неудачного захвата в регби. Не успев переодеться, все еще в спортивной форме, я дожидался, когда меня примет хирург-ортодонт. Но вдруг «Скорая» привезла парня, разбившегося на мотоцикле: он был в критическом состоянии из-за внутреннего кровотечения в левой части грудной полости. Не было времени вызывать кардиохирурга из больницы Папворт, так что интерн и медсестра, с которыми мы были знакомы, попросили меня вмешаться, пока не стало слишком поздно. Я вскрывал грудную клетку прямо в спортивных шортах и с грязными коленями, то и дело сплевывая в раковину собственную кровь.
Об этой странной истории пошли слухи, а на экзамене присутствовал хирург из Кембриджа. Возможно, это даже сыграло мне на руку. В итоге я добился желаемого, однако неприятные воспоминания никуда не делись. Я ненавидел напускное высокомерие экзаменаторов, разгуливавших в ярко-красных мантиях (я называл их нарядами Флэша Гордона) между колоннами. А сейчас Королевский колледж хирургов превратился в учреждение, где приветствуется политика «назвать и пристыдить». Здесь охотно разглашают показатели смертности у каждого хирурга поименно, пресмыкаясь перед чиновниками от здравоохранения, вместо того чтобы защищать своих членов.
