Книга Когда воскреснет Россия? - Василий Белов

Ознакомительная версия. Доступно 19 страниц из 92

Преосвященный Игнатий до конца жизни сочувственно отзывался о советах, какие ему давали тогда некоторые из этих личностей».

Как видим жизнеописание прямо называет св. Игнатия писателем. А разве не о писательском даровании свидетельствуют такие сочинения, как «Душа на берегу моря», «Древо зимою» и «Сад во время зимы»?

Конечно же, св. Игнатий был писателем. В молодости он наверняка близко знал Александра Пушкина. Каковы были их личные отношения? Когда и почему русская литература разделилась на два плохо соприкасающихся потока? Противостоит ли писатель Александр Пушкин писателю Игнатию Брянчанинову? Неправомерным, во многом искусственным представляется мне такое противопоставление!.. Если же русская литература действительно разделена на две части, то опять приходит на ум дьявольская формулировка: «Разделяй и властвуй».

…Отец Панкратий сказал, что дня через два сам будет в монастыре. А пока написал для меня еще одну рекомендательную записку. В канцелярии нам выписали командировки в пограничную зону. Я подал Виктору деньги на билет до ст. Сортавала, мы договорились, в какое время встретимся на вокзале. Впереди был целый свободный день. Сходить в Эрмитаж, в Русский музей либо на Мойку времени явно не хватает. Не встретиться ли мне с Валерием Гаврилиным? Можно бы увидеться и с академиком Угловым, и с Огурцовым, если он в городе. Нет, в Питер нельзя приезжать на восемь часов. С этой мыслью я позвонил Толе Пантелееву. Про Толю надо говорить отдельно, в другом очерке. Я чувствовал неуловимое сходство между ним и отцом Панкратием. В чем же оно? Один — сотрудник Ленинградского университета, другой — валаамский монах. Сходство было поразительным — не столько в возрасте, сколько во внутренней и духовно-сердечной сути. Оставалось время, и я не без пользы истратил его в университете. Толя вздумал меня провожать. Я давно не был в Питере, предложил пешком идти на вокзал. Город этот прекрасен! Нева была спокойна, величественна. На фоне сиренево-молочных небес четкие силуэты шпилей, башен соборов раскинулись по горизонту. Эти силуэты и пантелеевские объяснения делали живой, осязаемой историю Родины. Душа металась то ко князю Меньшикову, то к полковнику Пестелю. То художники мира искусств вспоминаются, то воспрянут собственные впечатления: первое солдатское увольнение, обворовавший меня «Ленфильм», премьеры по моим пьесам… Как много оказалось всего, что связано у меня с этим великим городом! В тот день был он под стать погоде, спокоен и светел. Не надо мне сейчас вспоминать Собчака и его ленинградскую шушеру со всеми ее продажными типами, с европейскими бесами, пролезающими в окно, прорубленное на Запад Петром Великим. Бесы решили крестить русский народ, но не будем об этом… Прекрасен этот город в первый день теплого августа, светла и все еще чиста (по крайней мере снаружи) Нева. Снова удивило меня то, что здесь нет небоскребов, а двух-трехэтажная архитектура величественна, прекрасна.

Теперь я хотел сам для себя познать разницу между паломником и туристом… Вспомнился грустный и добрый взгляд поэта Александра Решетова, на встрече с которым я заразился прилипчивым литературным вирусом. Вспомнились и последние солдатские увольнения. Один раз отпустили на целые сутки. Я потратил время грешно и бездарно. Позднее зато дважды ездил в десятидневные отпуска. Один раз по тому случаю, что нас, осназовцев, Булганин уравнял по срокам службы с военными моряками. Второй раз начальство предоставило отпуск за то, что я обнаружил в эфире новый радиопередатчик. (Говаривал я уже где-то, что, будучи солдатом, сражался в эфире с самим Даллесом.) Мои солдатские воспоминания, может быть, дождутся своей очереди.

Мы пришли к ленинскому паровозу за час-полтора до поезда. Виктор с билетами не появлялся, и правильно делал.

Паровоз безмолвно торчал под стеклянным колпаком, аз же, грешный, опять вспомнил клетчатый пиджак Собчака, поминутно мелькавший когда-то перед лукьяновским микрофоном. Мы с Пантелеевым говорили о многом, в том числе и про Собчака. Наблюдали вокзальную публику. Вот подошел к ленинскому паровозу юноша с сумкой и начал что-то объяснять. Говорил он по-русски, но ни я, ни Толя так ничего и не поняли. Ушел юноша к билетным кассам, и опять к нам! И вновь что-то говорит, говорит. Мы не сразу сообразили, с кем свела нас судьба… Ощущалась какая-то смутная связь между «паровозом», клетчатым пиджаком и этим юношей.

Вокзальная обстановка не внушала оптимизма, хотя ленинградские вокзалы и общественные места намного чище московских. Демократы объясняют эту разницу, разумеется, близостью Европы, Скандинавии и т. д. Отчасти это так и есть. Но только отчасти. Основная причина этой разницы в чем-то ином. Впрочем, ежели говорить о нужде, то и разница не велика, просто нищие в Питере не такие грязные, не такие разнообразные, как в Москве.

Близость Европы действительно сказывалась. Девочка лет пяти терпеливо ждала наши бутылки. Толя пил пиво, я — какую-то слащавую воду. Хорошо одетая девочка, никакая не нищая! Но расстроила меня не пятилетняя девочка, собиравшая бутылки, а юноша с сумкой. Я долго не мог понять, что был он просто сумасшедший. Сумасшедшие всегда вызывают во мне какой-то страх, иногда ужас. И раньше я бегал от них куда глаза глядят, хоть считал шутливыми такие стихи Пушкина:

Ознакомительная версия. Доступно 19 страниц из 92