Ознакомительная версия. Доступно 19 страниц из 92
– Иди ко мне, – повторила Зина.
Лицо Зины порозовело, это было лицо любящей счастливой женщины.
– Да, – сказал Юрий Дмитриевич. – К тебе и только к тебе… Ибо ты сейчас так чужда непристойности… Ты на этой ветоши…
Юрий Дмитриевич лег на ветошь рядом с Зиной и, обняв ее, приблизив губы к ее губам, принялся вдыхать ее дыхание, наслаждаясь ароматом и чистотой выдыхаемого ею воздуха. Они пролежали так до вечера. Солнечный луч из слухового окна добрался к противоположному углу чердака, затем вовсе погас, и по крыше защелкало.
– Это дождь, – сказала Зина. – Ты спал, а я смотрела на тебя… Во сне у тебя лицо изменилось… Как у младенца у тебя лицо.
Юрий Дмитриевич встал, потянулся, ударился головой о стропила.
– Полезли вниз, – сказал он.
Пожарная лестница была скользкой от дождя, они осторожно принялись спускаться, каждую секунду ожидая крика. К счастью, вокруг было тихо, в грязный закоулок между домами, очевидно, редко кто заглядывал, особенно в дождь. Они пошли по блестящему асфальту, не прячась, теплый дождь освежил их и смыл с их одежды чердачную пыль. В открытых окнах орали радиолы. Мимо, хохоча, пробежала стайка девочек-подростков, шлепая босиком по лужам и держа в руках свои модные туфельки…
– По древнеиндийской медицине, в человеческом теле сочетаются три начала – воздушное, слизь и желчь, – сказал Юрий Дмитриевич. – Ныне утверждают, что практика индийской медицины давала хорошие результаты, а теория построена на фантастических предположениях… Но ведь это прекрасно… И это правдиво… Воздушное – это любовь, слизь – это прозябание, желчь – плотское наслаждение… Как просто, как умно…
Потоки воды текли вниз по горбатым улицам, образуя завихрения на булыжных мостовых, журча в желобах… Вдали слабо вспыхивали бесшумные молнии. Возле монастыря, куда Юрий Дмитриевич и Зина приехали на автобусе, дождь еще только начался. Туча шла от центра города, но над речкой и заречными полями небо еще было звездным. Подгоняемые сильным ветром, Юрий Дмитриевич и Зина протиснулись в тугую калитку и торопливо прошли монастырский двор, прислушиваясь к тревожно гудящим листвой дубам. В комнате у Зины горел свет.
– Это папа Исай, – обрадованно сказала Зина. – Вернулся. Как хорошо…
Папа Исай сидел за столом и ел хлеб с солью и горчицей. Он был босой, в расстегнутой рубахе, и портрет Толстого висел прямо на голой груди.
– Папа Исай, – сказала Зина, целуя его. – Я вас сейчас покормлю…
– Я по церквам ходил, – сердито сказал папа Исай. – Двести лет по всей Руси под видом ремонта церквей шло разрушение древнецерковного стиля. Вместо семиярусных иконостасов стали устраивать низкие ширмы на западный манер… И образа не русской, а французской школы…
– Вам с моим товарищем поговорить надо, – сказал Юрий Дмитриевич. – Он тоже славянофил.
– А духовенство, – выкрикнул папа Исай, не обращая внимания на замечание Юрия Дмитриевича, – выдыхается духовенство неудержимо, как жидкость в открытом сосуде… Если священнику вверены души, то тем более могут быть вверены и церковные средства… Вот как они говорят… Запросы и нужды, с которыми стоит перед нами православная церковь, как перед своими духовными детьми, они по-своему истолковывают…
Зина поставила перед ним тарелку гречневой каши, разогретой на керогазе, бросила кусок масла, и папа Исай начал жадно есть, сердито посапывая.
– Давайте вернемся к нашему диспуту о христианских догматах, – сказал Юрий Дмитриевич, усаживаясь на диван, но тотчас же вскочив. – Тут проблема ежедневного добра либо добра-идеала… Давайте обратимся к личности Иисуса, то есть к истории его болезни… По моей гипотезе, анализируя его поступки, можно заключить, что он страдал желчнокаменной болезнью… Желчнокаменные больные обычно раздражительны и недобры… Особенно в сочетании с воздействием семенной жидкости… Однако, с другой стороны, утверждения последователей Иисуса о кротости его и доброте… Тут противоречие… Вернее, скорей путаница… Если проанализировать внимательно даже Евангелие, то можно обнаружить, что многие каждодневные поступки Иисуса не так уж добры… Впрочем, достаточно одного, главного, то есть распятия… В нем – всё. Об этом, кажется, какой-то крамольный богослов писал… Впрочем, не помню… Разве не блекнет жестокость палача перед жестокостью самого Иисуса, всемогущего Бога, который совершил распятие свое на глазах своей земной страдающей матери… Тут легенда, но в ней отголоски подлинного… Распятие было совершено во имя спасения людей, во имя добра, но как поступок именно того дня, когда оно совершилось, распятие был поступок Иисуса, жестокий и недобрый… И вот тут-то нам на помощь палеопатология приходит… Тут медицина помогает истории и философии… Желчные больные редко бывают добры, но ощущение добра как чего-то недоступного, но манящего и прекрасного, стремление к добру у них бывает развито необычайно… Пусть подспудно, подчас несознательно… Добро как идеал они чувствуют часто гораздо сильней, чем так называемые добрые люди, которым добро каждый день доступно и в быту утонуло… Я о чем хочу… – Юрий Дмитриевич замолк на несколько секунд, как бы смешавшись. – Ах, вот о чем… Конечно, в Евангелии много историй, и тут по-разному можно… Но всё ж главное-то – распятие… По нему и судить надо об основном постулате христианства… О непротивлении злу… Впрочем, я уже говорил об этом… Просто физиология подтверждает и уточняет философию… Непротивление злу как идеал – прекрасно… Как каждодневное правило – нелепо…
Папа Исай съел гречневую кашу и теперь доедал разогретые капустные котлеты, политые кислым молоком… Оконные стекла подрагивали от порывов ветра, шел уже сильный дождь. Вспышка молнии на мгновение осветила темноту за окном, блеснули мокрые стены, мокрые, растрепанные ветром ветви деревьев, и, прежде чем молния погасла, Юрий Дмитриевич увидал прижатое к стеклу чье-то мокрое лицо.
– Слепорожденный, – прошептал он, поежившись от внезапного озноба, – в окно заглядывает…
Папа Исай тоже испуганно попятился к ширме, крестясь, а Зина побледнела, затем кинулась и опустила штору.
– Он часто так, – сказала шепотом Зина, – стоит и смотрит, вернее, слушает…
В дверь застучали.
– Зина, – крикнул слепорожденный, – открывай, я говорить с тобой хочу.
– Аким Борисыч, – сказала Зина, – поздно уже, я уже сплю.
– Врешь, – крикнул Аким Борисыч, – у тебя свет горит, ты любовника принимаешь. – Он вновь сильно ударил в дверь.
– Не открывай, – крикнул папа Исай, – пьяный он… Фу, дьявол…
– Открой, – сказал Юрий Дмитриевич. Испуг прошел, он был вновь спокоен, и лицо у него было решительное.
Юрий Дмитриевич подошел к двери и откинул крючок. Слепорожденный ворвался в комнату. Он был страшен… Вода текла с него ручьями. Китель, брюки, волосы, даже черные очки были испачканы глиной, ботинки разбухли. В левой руке у него был помятый, истерзанный букет цветов. Дышал он тяжело, со всхлипом, и из теплого гнилого зева его прямо в лицо Юрию Дмитриевичу бил острый спиртной запах.
Ознакомительная версия. Доступно 19 страниц из 92
