В начале 2010 года дело по-прежнему не сдвинулось с мертвой точки. Все усилия Зерунизы, пытавшейся хоть что-то предпринять, были бесплодными. И тут снова в их дверь постучала следователь по особо важным делам. Она сказала, что взятка ускоряет судебный процесс лучше, чем молитвы. Зеруниза ответила на это предложение самой отборной бранью, на которую только была способна.
К концу 2010 года Абдул и его мать пришли к выводу, что им придется смириться с гнетущей неопределенностью: мальчика никто не признал виновным, но и не оправдал.
Абдул по-прежнему искал Наставника всякий раз, когда приезжал в Донгри. Ему хотелось поговорить с ним о том, что в эти последние годы своего детства он изо всех сил старался вести добродетельную жизнь. Но теперь, почти став мужчиной, он не уверен, сможет ли дальше следовать пути праведности. По его наблюдением, благоразумные мужчины предпочитали не проводить уж слишком четких границ между добром и злом, правдой и ложью, справедливостью и тем, что ей противостоит.
«Некоторое время я старался удержать внутри себя лед, не дать ему растаять, – думал он. – Но сейчас я постепенно превращаюсь в грязную воду и становлюсь таким же, как все. Я часто говорю Аллаху о том, что безмерно, безмерно люблю его. Но стать лучше я не могу, потому что мир не дает мне этого сделать».
Трое старших сыновей Хусейнов работали, и постепенно дела у семьи пошли на лад. Карам и Зеруниза надеялись, что когда Аннавади сотрут с лица земли, им все же удастся получить по программе переселения трущобных жителей небольшую квартирку, пусть и не в этом районе. Да, 25 квадратных метров для одиннадцати человек – это совсем немного. Да, они уедут далеко от аэропорта и мусорных потоков, на которых кое-как удается зарабатывать. И все же жить в квартире намного лучше, чем на улице. Абдул мрачнел, как туча, стоило ему только вспомнить о том, как все было хорошо в начале 2008 года: процветающий бизнес, первый взнос за участок в одном из предместий города… Землю в Васаи давно продали другой семье, а заплаченный Хусейнами залог, конечно, не вернули.
У отца Абдула появилась неприятная привычка разглагольствовать о будущем так, будто это был рейсовый автобус:
– Вот он проезжает мимо, и тебе кажется, что все, ты опоздал. А потом начинаешь думать: нет, я все-таки на него успею, надо просто ускорить шаг. Нужно бежать быстрее, чем когда-либо в жизни бежал. Но мы ведь так устали от всей этой суеты, и уже нет прежних сил. Как же нам догнать его? Надо постараться, даже если уверен, что это тебе не удастся; даже когда понимаешь, что лучше дать ему уйти…
Абдул не желал все это слушать. К счастью, ему было чем заняться. Каждый день рано утром он отправлялся в рейд по крупным трущобным кварталам, где работает много небольших предприятий. Он стучался в двери цехов, складов, вызывал управляющих и смиренно спрашивал, не нужно ли вывезти какой-то мусор. Парень изучил разные объездные дороги и короткие маршруты, открыл для себя множество маленьких переулков, позволяющих быстро добираться из одного место в другое, потому что на новые скоростные трассы такие колымаги, как его, не допускали.
Да, в некоторые неудачные дни он тратил во время поисков клиентов больше бензина, чем ему удавалась заработать. Но были и хорошие периоды, когда его полный мусора грузовичок, подскакивая на ухабах дороги, делал по несколько вполне прибыльных ездок в сутки. Он был готов ехать куда угодно, и заказы вдали от Аннавади его не смущали. Лишь бы деньги платили. Иногда он даже делал вылазки за пределы штата – в Вапи[110], что в Гуджарате. Бывал он в Кальяне[111], в Тане. Но больше всего заказов у него, конечно, было в самом Мумбаи.
Иногда поздно вечером, направляясь домой, он воображал, что вот сейчас возьмет, да и не вернется к семье в трущобы, которые он теперь воспринимал как тоже своего рода тюрьму. Ему представлялось, как он жмет на газ и исчезает вдали, где его ждет пока не известная, но, вероятно, лучшая судьба. Однако вскоре звуки большого города возвращали его к реальности. Автобусы и машины громко сигналили. Они вынуждены были тормозить или объезжать его. Водители ругали Абдула на чем свет стоит. Или вдруг к нему под колеса ни с того ни с сего бросались дети, из шалости или по забывчивости сходившие с тротуара на проезжую часть, как это часто делала дочь Фатимы. Все они будто бы совсем не ценили свою жизнь.
Возвращение в Аннавади было неизбежным. Абдул жаловался матери:
– Стоит допустить одну лишь ошибку за рулем, и все, тебе конец. На дороге я все время в напряжении. Нельзя терять бдительность; невозможно и на секунду задуматься о чем-то своем!
На самом же деле он любил дорогу. Прокладывая себе путь в ночи, он чувствовал себя сильным и удачливым. Щуря усталые глаза, Абдул думал: «Да, пока не удалось покорить весь этот огромный, сияющий огнями город. Но многие его кривые, неровные улочки и переулки я уже покорил».
Однажды рано утром Абдул сидел на большом черном мусорном мешке рядом с игровым салоном и размышлял о предстоящем рабочем дне. Ему нужно будет совершить еще одну бесполезную поездку в Донгри, а потом до вечера рыскать по окрестностям в поисках заказов на вывоз отходов. Тут на мешок рядом с ним взобрался Сунил. Они некоторое время не виделись, потому что Абдул все время был в разъездах. Маленький мусорщик наклонился, максимально приблизив к нему свое лицо, как это делают «почти что друзья», и попросил:
– Не одолжишь пару рупий? А то очень есть хочется.
Абдул отпрянул:
– Ух, не дыши на меня! Ты же еще не чистил зубы. Ужасный запах! А лицо какое грязное! Иди умойся скорее, а то на тебя страшно смотреть.
– Хорошо, хорошо, – засмеялся Сунил. – Сейчас умоюсь. Я только встал.
– Рановато для вора.
– А я больше этим не занимаюсь.
Во-первых, цены на утилизируемый мусор снова поползли вверх. Во-вторых, полиция уж больно зверствует. Да и охранники в аэропорту недавно поймали его, раздели почти догола, обрили ему голову и отпустили в таком виде восвояси. Поэтому Сунил решил вернуться к сбору отходов. Кстати, именно поэтому он вынужден сидеть сейчас здесь, на мешке рядом с Абдулом, а не в своем любимом игровом зале. Хозяин разозлился, что Сунил больше не сдает ему краденые товары, и теперь не пускает мальчика на порог.
Косоглазый Сону почти простил Сунила за то, что тот некоторое время занимался воровским ремеслом. Но привычку поздно вставать он считал непростительной. Сунил собирался снова работать в паре с Сону и теперь старался вставать пораньше, на заре. Также он пытался найти пути примирения с самим собой и перестать ненавидеть себя за то, что вернулся к презренному труду мусорщика, который все считают таким грязным и ничтожным. Сунил выяснил, что канцелярская замазка помогает обрести внутреннюю гармонию, но очень ненадолго.
