Ознакомительная версия. Доступно 18 страниц из 89
Надо пояснить неадекватную реакцию, которая, полагаю, легко читалась на моем лице.
Дело в том, как я выглядела! Описываю. Зимнюю одежду в секонд-хенде я купила. Это была шуба из искусственного облезлого меха. Она грела не лучше, чем марля в пять слоев. Кроме того, со временем едва застегивалась на растущем животе.
А шинель железнодорожная грела не в пример лучше! И была по размеру! Я хотела заменить металлические пуговицы с тиснеными символами — какими-то молотками, но так и не собралась. Зато раскошелилась на гениальную вещь — пуховый платок. Не белая паутинка, которую я подарила Ирине Васильевне, а коричневый, толстый, из козьей шерсти связанный бабский платок! После колеса это второе по значимости изобретение. Он прекрасно греет голову, концы уходят на спину и на грудь — никакой ветер не страшен. Ансамбль завершали валенки. С ними я расставалась только на ночь. Выходя на улицу, вниз поддевала носки, сверху галоши, дома ходила просто в валенках, потому что температура в квартире не поднималась до биологически приемлемой.
Впервые в жизни на меня не обращали внимания. Такого не было никогда! Я люблю модную одежду, в совокупности со смазливым личиком это обеспечивает постоянный, разной степени интенсивности, интерес окружающих, толпы. По мне никогда не скользили пустым взглядом, меня всегда рассматривали. Я к этому привыкла, как к уродству, научилась ходить с каменным выражением лица. Про уродство — чистое кокетство, не ври сама себе! Когда в Алапаевске я стала неприметной теткой, сумасшедшей с рынка, я внутренне жеманничала: ах, вы меня в грош не ставите, а на самом деле я ого-го-го!
Мне было плевать, как меня воспринимают алапаевцы и все жители планеты Земля, вместе взятые. Кроме одного человека! Предстать перед Олегом в виде тетки с полустанка? Маячит фигура в шинели, платке и валенках, с флажком в руке, а мимо скорый поезд мчится? НИ ЗА ЧТО!
Лицо у Олега дернулось, появилась гримаса, похожая на зарождающийся смех. Правильно! Логично! Вот теперь я заслуживаю гомерического хохота!
— Кира!
Олег рванул ко мне, заграбастал меня и стал целовать лицо. Его губы были чуть теплее моей кожи, задубевшей на двадцатиградусном морозе.
— Кира! Прости меня, дорогая Кира, я люблю тебя Безумно! Навсегда, впервые, до смерти! Кира, это эмоции, вернее, рефлексы. Так было всегда!
Прости меня! В самые тяжелые минуты жизни — идиотский рефлекс, идиотский смех! Когда мама умерла.., на поминках, напился, услышал дурацкое замечание и хохотал как ненормальный! Еще раньше, в начальной школе. Меня учительница считала нахалом, рано развившимся. Потому что я смеялся, когда она меня ругала. А я боялся ее до смерти! Кира! Какое счастье, что я нашел тебя!
У меня что-то случилось с понятийным аппаратом. Я отлично слышала слова, которые отрывисто произносил Олег, но совершенно не понимала их смысла. Возможно, причиной тому были оглушающие удары сердца, рвущегося наружу. Но я уловила смысл, тональность. Они были прекрасны!
Они рушили крепость, которую я долго возводила вокруг себя. Было страшно за проделанную фортификационную работу и отчаянно хотелось сдаться.
— Погоди! — Я отстранилась от Олега. — Как ты здесь оказался?
Мне нужно было задавать простые вопросы и получать простые ответы, чтобы начать мыслить, восстановить способность понимать. Спросить, сколько будет дважды два и где встает солнце.
— Я приехал за тобой! И я тебя не отпущу! Никому не отдам! Тем более моего ребенка! Что за бредни несут твои домочадцы и друзья! Они умалишенные! Еще бы в орел и решку сыграли! Кретины!
Теперь я не понимала смысла, хотя значение каждого слова было предельно ясно.
Краем глаза я увидела движение и повернула голову. Рядом с подъездом припарковался джип, импортный, навороченный, с затемненными стеклами. Не частый автомобиль на здешних дорогах, но случается. Стекло у заднего сиденья поехало вниз, и выглянула голова… О боже! Лешка!
Любимый мужчина — это прекрасно, это парализует мозги от счастья. Но сын! Мой сынишка!
Ноги потеряли способность держать тело, подогнулись и поехали в стороны. Олег подхватил меня.
Я не упала, повисла на его руках.
— Маман! — Лешка кричал, точно я глухая или на другом берегу шумной реки. — Вы закончили?
Сколько сидеть? И тетя Люба на мыло исходит!
Две двери распахнулись одновременно: Лешкина и у переднего сиденья, из которой вывалилась Люба. Она умудрилась обогнать моего сына и первой перемахнуть через сугроб.
— Кирка! — вопила Люба. — Что с тобой сделали? Кирка, ты дура, прости господи! Ой, лышенько! Вы посмотрите, люди, как она одета!
Сама Люба с ног до головы была обшита песцовым мехом (охотничий сезон удался) и напоминала меховой шарик, детскую игрушку с пипочкой носа и черными пуговичками глаз.
Люба так разорялась по поводу моего внешнего вида (справедливо), что Олег и Лешка вместе спросили:
— А что такого?
Олег не заметил ни шинели, ни валенок, ни деревенского платка! Лица без косметики, обветренных щек и вечно краснеющего на морозе носа!
Люба оттерла мужчин. Она тискала меня, причитала, дергала за рукава и почему-то клеймила мужа, Антона:
— Самолет не дал! И деньги на твой счет не перевел, ехай, мол, и привози Киру! Без самолета! На рейсовом!
— Ты-то как здесь очутилась? — спросила я.
Обрела равновесие, стояла на своих ногах. Не дожидаясь Любиного ответа, освободившись от объятий Олега, я шагнула к сыну, протянула руки:
— Лешка! Сыночек!
Чтобы обняться, мне пришлось повернуться боком, живот мешал. Но для сына объятия с беременными были привычными. Он уютно заграбастал меня, одной рукой придерживая за талию (где она была раньше), второй прижимая мою голову к своему плечу.
— Сыночек! Мальчик мой! — повторяла я.
— Маман! Мамочка! Все путем! Цылодобово!
— Как Лика? — спросила я.
Неискренне заботилась! В эту минуту мне хотелось, чтобы исчезли все Лики, Любы, Алапаевск и Москва… Только бы находиться под защитой, самой надежной из надежных, — того, кого вырастила и воспитала, любовь к которому не укладывается в десять лет или всю жизнь!
— Леша, ребенок! Не надо плакать! — громко сказала Люба, хотя сама, кажется, рыдала навзрыд.
— Я никогда не плачу! — по-мальчишески огрызнулся Лешка и еще теснее меня прижал.
Олег, вероятно терзаемый ревностью, призвал нас всех к порядку:
— Собирается народ. Не перейти ли нам в помещение?
Я выглянула из-за плеча сына. Действительно, на тротуаре стоят люди, прохожие с интересом наблюдают разыгравшуюся сцену.
— Пойдемте в дом! — пригласила я, с сожалением освободилась от объятий сына.
Ознакомительная версия. Доступно 18 страниц из 89
