Заира выключила магнитофон.
— Когда же выкладываются наличные?
— В любой из этих моментов. Или до. Или после. Самое существенное, то есть предмет вклада, с процедурной точки зрения существенным не является. Деньги всегда деньги. Имеет значение их количество, то есть чем больше, тем лучше.
Севастьянову нравился аромат «Давыдофф». И то, как Заира курит: подносит сигарильо, зажатую между средним и безымянным пальцами, к едва подкрашенным бледным губам и почти не делает затяжки. Теперь он догадался, ароматом какого табака слегка отдает обивка длинного дивана-лавки в гостиной виллы.
— В третьем способе предусмотрены изъяны. Я верно поняла, Лев? спросила Заира.
— С лету, — сказал Севастьянов. — Какой именно понравился вам?
— Файл коммерческого объединения «Анапа-Чайка» уже прошел у вас проработку?
— Минуту, — ответил Севастьянов.
Он нажал кнопку вызова секретаря-охранника.
— Хозяин?
— Попросите старшего группы, готовящего дела на фирмы от «А» до «Г», связаться со мной.
— Выполнено, хозяин.
— Здесь Оздоев, хозяин, — раздался молодой голос.
Севастьянов включил громкую связь.
— Доложите готовность документации по организации «Анапа-Чайка».
— Такой фирмы мы не ведем, хозяин.
Севастьянов поднял глаза на Заиру. Она вопросительно показала пальцем на себя. Севастьянов кивнул. Заира встала из-за стола, подошла к микрофону и, наклонившись, сказала несколько слов по-чеченски.
— Имеется «Анапа-Чудо», — ответил по-русски Оздоев. — Документы готовы.
Севастьянов опять посмотрел на Заиру. Она отрицательно покачала головой.
— Спасибо, Оздоев, — сказал Севастьянов. — Конец связи…
Он выключил переговорный аппарат. Спросил:
— Итак?
— Итак, выходит, что уличенный в отмывании денег вкладчик банка «Готард» может ответить следователю, что он счета не открывал, что человек, назвавшийся его представителем, полномочий не имел, или же, если и предъявил какие-то, то фальшивые… Скажет, что фактом открытия счета его подставили, чтобы замарать репутацию, поскольку источник поступления средств на этот счет оказался грязным. Или этот источник выпачкали специально. Так, Лев?
— Так, Заира. Но зачем?
— Спасибо, Лев. Это были теоретические вопросы… Вы не обиделись вчера на розыгрыш, в который я втянула Ольгу?
— Заира! С вас ещё один такой прекрасный вечер!
— Тогда сегодня же?
Она покидала в сумочку пепельницу с исчезнувшим в ней окурком, фанерную коробку-пачку «Давыдофф», серебряный футляр для спичек и магнитофон. Именно в этом порядке.
В своем огромном кабинете председатель правления и генеральный управляющий финансово-коммерческой группы «Гуниб» Саид-Эмин Хабаев оторвался от рукописи учебника только потому, что раздался зуммер аппарата прямой связи с шифровальной комнатой. До восьми утра никто, кроме шифровальщиков, не имел права беспокоить шефа. Циферблат, врезанный в лакированное дерево музыкальной шкатулки фирмы «Рюге», показывал шесть сорок пять утра.
Хабаев поднял трубку и сказал:
— Ждите.
Он заканчивал редактуру главы о финансовой разведке. На мониторе компьютера курсор помигивал перед одним из тех абзацев, которые больше всего приходились по душе Саид-Эмину. Хабаев заканчивал примечание краткую биографию и характеристику Джорджа Дж. Эллиота, журналиста, писавшего накануне второй мировой войны из Бомбея финансовые колонки для «Таймс» и по совместительству секретные донесения в Интеллидженс сервис. Без предупреждения Эллиота лондонское Сити вряд ли бы вовремя отозвало капиталы из Гонконга и Бирмы в канун японской оккупации. Он спас для родины миллионы и миллионы фунтов стерлингов.
«…Джордж серьезно занимался поэзией, и эта эстетическая сторона его характера в сочетании с тайной властью информации, которой он обладал, делали его уникальной личностью. Слияние поэта и разведчика, искусства и шпионажа, то есть некий культурный синтез с налетом насилия, и создали ореол исторической персоне Эллиота.
В финансовом мире, где информация — власть, секретная информация представляет собой власть абсолютную…»
Хабаев отправил текст в память, снова поднял трубку и спросил:
— Что случилось?
— Хозяин, — сказал Петр Цакаев, — от Севастьянова срочно. Принести?
— О чем сообщение?
— Электронная почта, через спутник, в послании говорится о новых правилах открытия банковских счетов. Соглашение одиннадцати финансовых гигантов… так написано. Лично вам. Так написано.
«И уже прочитано Хаджи-Хизиром», — подумал Хабаев.
— Хаджи-Хизир на ногах? — спросил он.
Цакаев понял второй смысл вопроса.
— Я не видел еще, хозяин.
— Исправился, значит, Петр? Молодец… Позвони Хаджи-Хизиру, попроси прийти. Я выйду к тебе через две минуты.
Длинный глухой коридор, вырубленный в гранитной тверди, нагонял тоску. Хабаев с раздражением размышлял о том, чем ему придется заняться через несколько минут.
Новые банковские правила открытия счетов означали, что план ухода на Запад запаздывает, что он, Хабаев, истекает временем, как кровью. События походили на медленное опускание глухих непроницаемых переборок вокруг его предприятия. Потоки наличных от тысячи трехсот двадцати нефтеперегонных установок, полутора десятков водочных комбинатов, «откатов» со сборов на блокпостах, из московского бюджета, от наркотиков, оружия, наконец, сотни и сотни килограммов долларов, присылаемых из-за Каспия, из Грузии, Армении, из торговых точек, ресторанов и гостиниц Черноморского побережья, скапливаясь и не находя выхода, могли застояться и, что называется, загнить. У него не хватало специалистов переварить это несметное скопище денег… Денег, нуждающихся в политическом убежище в новой Европе, жаждущих его.
Конечно, Севастьянов работает, как машина. Теперь, когда Чечня как отмывочное предприятие захлебывается от переизбытка наличных денег, люди его класса определяют, выживет «Гуниб» в этой бешеной гонке или нет. В решении этой проблемы и заключен теперь вопрос безопасности холдинга. Именно в нем, а не в мелочах вроде того, кто кого убил и кто к кому подослал шпионов… В гольф-клубе «Эль-Кантуи» пришлось выслушивать все что угодно, кроме деловых инициатив. А вокруг, только оглянись, простирались колоссальные возможности. Он, Хабаев, ждал, что соратники тоже увидят это. Вот она, земля обетованная, тунисское золотое побережье Средиземного моря, готовое впитать любые деньги и дать тучные всходы.
А пришлось выслушивать стенания Хаджи-Хизира о добрых старых временах, когда начинался этот разврат с заложничеством, который немедленно заразил и русских. Тысячи бойцов, вынужденных оставить рэкет в России, вернулись в Чечню словно бы и не домой. Ничего другого, кроме как стрелять из автоматов и орудовать взрывчаткой, они уже не могли… Как и русские, вернувшиеся в Россию.
