– Другу или интересному молодому человеку? – сощурилась проницательная Кэз.
– Просто парень, которого когда-то знала. – Странное это было ощущение: говорить с Кэз о Джуде. За первый курс она стала для меня кем-то большим, чем просто лучшей подругой. Я рассказывала ей то, в чем не признавалась никому и никогда, даже Корби. У нас было множество «своих» шуток и словечек, мы делили еду на двоих и не делили счет, потому что нам не нужно было соревноваться друг с другом. Все мое было и ее тоже. Не было у нас и тайн друг от друга. А если мы ссорились, то никогда не ложились обиженными – выясняли все до конца, даже если приходилось просидеть до утра. Поэтому сейчас я чувствовала себя виноватой за то, что скрывала от нее Джуда. Но я не была уверена, что готова с кем-либо им делиться. Возможно, потому что у меня его никогда толком и не было. А еще я не была уверена, что случившееся между нами – настоящее. Нам так и не представилось шанса выяснить это.
– Мы же молоды, Бритт! – Кэз забросила ноги на приборную доску. – Мы живем! Успеешь побыть осторожной, когда помрешь.
Я смотрела на нее с восхищением и ревностью. Когда-то и я была похожей на Кэз: несущейся по ветру, вскинув руки в небо. Но на тех каникулах в горах все изменилось. Я изменилась.
Кэз вела машину оставшуюся часть пути. Хуанита села рядом с нею, а я растянулась сзади. Приходилось громко подпевать радио, чтобы держать мысли в узде. Стоило мне отвлечься, и они улетали в ту ночь под деревом, к нашей с Джудом тайне, ко всему, что тогда выпало нам на двоих.
За час до заката я увидела указатель Государственного пляжа Ван Дамма. По венам пробежала легкая нервная дрожь. Что, если он сейчас на пляже? Да нет, вряд ли. Но рано или поздно появится – пляж значил для него слишком много, чтобы надолго о нем забывать. Я могла бы написать наши имена на песке, что-нибудь сентиментальное, и потом, недели, а то и месяцы спустя, он бы случайно пришел на это место и внезапно непостижимым образом вдруг задумался бы обо мне.
– Сверни сюда, – выпалила я.
Кэз глянула на меня в зеркальце. Наше пристанище находилось в нескольких поворотах севернее, ближе к заливу. Очевидно, Кэз порывалась сказать мне это, но, увидев мое лицо, свернула с дороги.
Когда машина затормозила, Хуанита села и потянулась.
– Где мы? – сонно пробормотала она.
– Идем за морскими ушками, – объявила Кэз и шепотом спросила меня: – А что такое морские ушки?
– Морские улитки.
– А-а, – многозначительно протянула Кэз. – Мы идем за морскими улитками, что может быть, а может и не быть кодовым обозначением чего-то другого.
Кэз припарковалась, и я выскочила из джипа и устремилась к крутому скалистому обрыву, нависавшему над океаном. Сердце билось до смешного часто, и я была рада на мгновение остаться одной, чтобы собраться с мыслями. Джуда внизу не было – напрасно я так переволновалась.
Солнечные лучи скользили по поверхности воды, приглушенно переливаясь серебром. Над острыми скалами, испещрявшими побережье, с криками кружили чайки. Спускаясь к небольшой бухточке, я пыталась представить себе Джуда, ныряющего за морскими ушками, легко справляющегося с отливом и течением. Никогда не спрашивала его, на сколько минут он может задерживать дыхание. Впрочем, я все равно выиграла, задержав дыхание на целый год.
Через несколько минут Кэз осторожно спустилась ко мне.
– Нашла?
– Кого?
– Морское ушко.
Я скорчила рожу:
– Вот дурочка!
– Как ты с ним познакомилась?
– Не поверишь.
– Он развозил пиццу. Был парнем лучшей подруги. Нес гроб на похоронах двоюродного дедушки Эрнеста. Тепло?
Скорее, он взял меня в заложницы, заставил вести себя через горы в пургу, потом спас мне жизнь, потом я спасла жизнь ему, мы целовались, и где-то по пути всей этой истории я в него влюбилась. Если коротко, то типа того.
– Мы можем о нем не говорить, – заверила меня Кэз. – Но если он разбил твое сердце, я вырву из него душу и скормлю ее нашей домашней свинке – Свинохряку.
– Это окрыляет.
– Ты бы сделала то же самое ради меня.
– Но у меня нет домашней свинки.
– Зато, держу пари, есть домашняя картошечка! – захихикала Кэз.
Я положила руку ей на плечо:
– Прогуляемся по пляжу?
Мы разулись и пошли по крупному песку там, куда не доплескивали волны.
– К вопросу о том, что я готова для тебя сделать, – продолжала Кэз. – Если ты забудешь мороженое на столе, я положу его в морозилку. Если забудешь дома куртку в дождливый день, я привезу ее тебе в кампус.
– Это ты к чему?
– А если, к примеру, ты оставишь свою мобилку в машине и она зазвонит, так я отвечу.
Я пялилась на нее целых три секунды, пока до меня дошло.
– Ты говорила по моему телефону? И кто звонил? – В животе забурлил водоворот.
– Какой-то парень. Якобы пропустил звонок, но ты не оставила сообщения, а он не узнал номер, поэтому, типа, перезвонил.
– И что ты ему сказала? – Мой голос в панике дал петуха. – Ты назвала мое имя?
– Сказала, если ему действительно хочется узнать, кому принадлежит телефон, пусть приходит на пляж Ван Дамма и выясняет сам.
– Правда? – схватив Кэз за локоть, я потянула ее обратно к утесу, на котором стояла машина. – Надо сматываться. Он не сказал, насколько он далеко? Он еще в Сан-Франциско? Ну, давай уже не тормози, Кэз!
– Вот еще! Он сказал, что уже здесь.
– Нет! – пронзительно взвизгнула я.
– Ему нужно было вытереться, а потом он собирался встретить нас на парковке. Я велела искать нас именно там.
Я чувствовала, что заливаюсь краской. Внезапно меня охватил ужас, что я увижу его. И ужас, что могу не увидеть.
– Надо уходить. Пошли, Кэз!
Скалы были слишком круты, чтобы забраться по ним вверх, поэтому я схватила ее за руку и побежала к более пологим дюнам дальше по берегу. Нужно было попасть на парковку раньше Джуда. Я играла с судьбой и вот доигралась. Да, я хотела его увидеть. Но не так. Я не знала, что сказать, я еще не придумала нужных слов, и я непричесанная, и что, если он будет не один? Что, если он будет с ней?
Дальнейшее было одним из тех бесконечно долгих мгновений, когда время замедляется в прямом смысле слова. Мы с Кэз мчались по пляжу, и она отпустила какое-то замечание насчет крутого парня, идущего в нашу сторону, и даже подняла поля своей шляпы от солнца, чтобы в полной мере насладиться его не скрытым рубашкой торсом. Ноги у меня стали ватными, мозг отключился, и я могла только хлопать глазами. Где-то далеко на краю сознания я, должно быть, узнала его. И все равно смотрела, тупо уставившись, от потрясения не способная думать. Он, должно быть, чувствовал то же самое, поскольку застыл на песке, поглощая меня глазами, а его лицо выражало удивление и недоверие одновременно.
