— И кто? И где труп? И когда? — От нетерпения у меня даже пропали планы по разрушению захватничества кафедры социально-гуманитарных дисциплин. — Или ты рассказываешь, или мы разводимся. — Я пустила в ход тяжелую артиллерию, так как точно знала, что мама Женя не разрешит сыну бросить меня на полдороге. Я села на лавку и приняла полупозицию Наполеона, взирающего на Ватерлоо с высоты сегодняшнего дня.
Дима вздохнул и начал излагать. Постепенно картина ужасающего преступления стала не просто запутанной, а в полном смысле слова запутанной намертво. Кто бы мог подумать, что Дима такой фантазер. Он, скромный служащий городской прокуратуры, спокойно сидел на лавке в тени набухающего листьями тополя и шил дело сразу всем своим родственникам. Слышала бы его Евгения Сергеевна.
— Значит, Федор собирался бежать с Катей? И назначил встречу в квартире? А точно с Катей? Ты ничего не перепутал?
— А с кем из всей этой компании можно еще сбежать? — огрызнулся Тошкин, кажется выдавая адрес утреннего загула. — Нет, ну кроме тебя, — быстро поправился он. — Но вы-то, надеюсь, не знакомы? Хотя бабушка утверждает обратное.
Аглаиде Карповне я все припомню, только чуть позже. Сейчас меня интересовало совсем другое.
— А не сбежали потому, что она увидела на лавочке Лойолу? И ей стало стыдно? Ты вообще в своем уме? Спать с ним было не стыдно, а замуж выйти — нервы сдали?
— Не все женщины способны мыслить так здраво, как ты. Но факт остается фактом. Только Катя решила, что Федор хочет над ней посмеяться. И ушла…
— Не заходя в квартиру? Не сообщив последнее «сволочь ты проклятая»? Вот так, тихо, по-английски развернулась и ушла? Завидую я твоей наивности, Тошкин!
— Она подумала, что Федор специально пригласил Володю, чтобы показать ему свою власть над ней.
— Очень романтично!
Если бы все прокуроры были такими доверчивыми, как мой муж, мы давно бы жили в правовом государстве. И непонятно, что теперь лучше, а что хуже.
— А что еще подумала? Конечно, теперь Супчик вообще что угодно подтвердит. В крайнем случае признается, что убил Федора, взял деньги и раздал их бедным.
— Вова? Раздал? Деньги? Бедным? — удивился Тошкин. — Ты сама-то веришь в то, что говоришь? Даже если он убил Федора в состоянии аффекта, то пройти мимо чемодана валюты он был бы просто не в силах. И где деньги сейчас?
— На счетах в швейцарском банке. Зарыты в землю. Уложены пачками в сейфе. Поражаюсь я некоторым, Димочка, тем, которых бедность ума лишила.
— Ага, имел миллионы и брал кредиты. Умно! Да он за одни проценты бы удавился. Наш Володя из тех, кому легче отсидеть, чем потратить.
— Это я заметила. Не надо. Я его не обвиняю. Катька Федьку и укокошила. Вечно ты, Тошкин, влюбляешься в кого зря. А дело, между прочим, страдает.
По свеженькому румянцу, которым залился мой муж, я поняла, что стрела достигла цели. Но пусть тот, кто без греха, первым бросит в Тошкина камень… Я сегодня добрая. Я возглавляю группу «Поиск», поэтому — ничего личного. А по морде хороший муж всегда получить успеет. И в интересах семьи раздавать пощечины оптом, сразу за все — за Катю, за невынесенный мусор, за симуляцию и неправильно разгаданный кроссворд.
— Она не заходила в квартиру, она с самого утра стояла в подъезде… Ждала.
— Угу, и мастерила бомбу. А Володю видела из окошка?
— Да. — Тошкин разнервничался. Может, он, конечно, и выстроил версию, только я пока что не видела лучшего обвиняемого, чем его драгоценная Катя.
— А как она вышла? И кстати, Федора-то она видела? Или, может, он все-таки тихо утонул? Нет, но главное, как вышла, если тут же дежурил Лойола?
— Федора видела. А вышла… Не знаю… Может, она стояла в другом подъезде? Там дом с загогулиной. Удобно.
— Ага, а на деревьях висели Дина, Миша, Ира, Гена. Тебе не кажется, что…
— Брат убил брата? Как-то не вытанцовывается. — Тошкин на этот раз расстроился даже сильнее, чем из-за Кати. Голос крови в нем действительно поставлен крепко. — Сначала Федора, потом маляра, которого спутал с Федором, а потом на всякий случай всех любовниц-учительниц.
— Предположим, не всех. А по поводу того, что спутал… Слушай! — громко закричала я. — Его спугнули дети. Письмом. Он подумал, что кто-то шантажирует. И принялся чиститься.
Когда мне в голову приходят гениальные мысли, я становлюсь настоящей красавицей. Глаза блестят, щеки пылают, пять паспортных лет теряются однозначно. Вот и сейчас — все прохожие смотрели на меня с восхищением.
— Не кричи, — буркнул Тошкин, — люди оборачиваются.
Вот умеют же некоторые все настроение испортить! А главное — почему? А главное — потому, что не надо так завидовать. Да, я лучше своего мужа, умнее, интеллигентнее, обаятельнее. Ну и что? Ему просто повезло, а он не хочет с этим смириться.
— Напрасно ты отказываешься от Гены, — назидательно сказала я. — Он очень удобный вариант. Убил, труп вынес, деньги присвоил, а теперь просто испугался привидения.
— А Ларису Косенко зачем? — обиженно спросил Тошкин.
— А она ему надоела! — легкомысленно ответила я, но тут же, собравшись, поправилась: — А она была маленькая, играла в песочнице у дома и увидела.
— Она из деревни!
— Будто деревенские не люди. Гостила у бабушки. Квартира-то почти рядом, полквартала пешком, а песочница одна на весь микрорайон, это у нас испокон века. Зашла девочка погулять, вот и догулялась. А Онуфриева случайно заехала на Мира, 12, когда Гена уконтропупил маляра. Свидетелей надо убирать. И только Луизиану Федоровну он убил за дело. Но по привычке. С соблюдением почерка. Чтобы умный следователь сразу догадался. У вас же в семье принято родственников уважать. Ну?
Я ждала заслуженной награды в виде поцелуя. Потому что на костюмчик из «Мимино» Дима не заработал, а в «Тарасе» я одеваться брезговала. Но Дима с поцелуем не спешил. Он красиво обхватил руками голову и стал подозрительно равномерно качаться из стороны в сторону. Как-то он слишком долго готовился к объятиям.
— Дима, ну и где я не права?
— У него алиби. Железное алиби на момент убийства Луизианы. Он в это время доказывал даме свои невероятные мужские способности. А когда пропал Федор, Гена вообще был за границей. В Польше.
— Ну как хочешь. Если бы ты меня любил, то мы бы рассмотрели версию о том, что он вернулся под покровом ночи и…
— А где труп? — спросил Тошкин.
— Так вот что накапала тебе бабушка! — возмутилась я. — Ну, это уж слишком!
Я гордо поднялась со скамейки и, не поворачивая головы, направилась в сторону большого универмага. В минуты отчаяния мне всегда хотелось приобщиться к вечным турецким ценностям — кожаным курткам, шубейкам. Тем более, что по случаю неожиданно грянувшей весны они должны очень и очень упасть в цене.
