Если люди за десять тысяч евро выставляют себя на всеобщее посмешище, а за двадцать готовы прилюдно заняться проституцией, на что они пойдут за бóльшие деньги? Был ли проект «Смерть 2.0» лишь началом? Найдутся ли люди, которые за четверть миллиона евро позволят отрезать себе руку в прямом эфире? А другие — убить себя за пару миллионов, после того как поживут года три в свое удовольствие?
Клара пребывала в панике, когда у нее зазвонил телефон.
— Видалис слушает, — коротко ответила она.
— Добрый день, госпожа Видалис, меня зовут Кисински, из клиники Мариенбурга. Коллеги в УУП дали мне ваш номер телефона.
— Что случилось?
Клара никак не могла понять, что нужно от нее этому Кисински.
Ответ она получила тут же.
— У меня есть информация по Инго М.
«Наконец-то», — подумала Клара.
— Вы мой спаситель! — воскликнула она. — Кто он?
— Инго М. с восемьдесят второго года работал воспитателем в детском доме при фонде Томаса Крусиуса. И я не удивлен, что его жизнь так закончилась.
— Что вы имеете в виду?
— Его подозревали в нескольких изнасилованиях детей и подростков, но не смогли этого доказать. Возможно, из-за того, что руководство детского дома не принимало подозрения всерьез. Но и это еще не все.
— Что еще? — Клара взглянула в окно на завешенное дождевыми тучами небо и сделала пару записей.
— Во время его работы в детском доме много детей бесследно исчезло, среди них брат и сестра — Элизабет и Владимир Шварц. Оба с восемьдесят второго года числятся пропавшими. Тогда им было пятнадцать и тринадцать лет соответственно.
Клара быстро записывала информацию.
— Элизабет Шварц — пятнадцать, Владимир Шварц — тринадцать лет, — пробормотала она. — Почему вы сообщаете информацию именно о них — о брате и сестре?
— Пять лет назад мы взяли под свою юрисдикцию клинику детского дома при фонде Томаса Крусиуса. До этого у детского дома была своя клиника, но потом ее закрыли, там разразилась эпидемия. И, как всегда бывает в таких случаях, документы бывших воспитанников детского дома попали к нам. — Он помолчал. — Вам повезло: полгода назад срок их хранения истек, и мы уже собирались все уничтожить.
— Тогда нам повезло дважды, я бы так сказала. Значит, Элизабет Шварц и ее брат считаются пропавшими с восемьдесят второго года? У вас есть информация об их личном окружении или о том, где их видели в последний раз?
— У нас, к сожалению, нет, — ответил врач. — В детском доме, возможно, еще хранятся какие-то документы. Но я бы на вашем месте поторопился. Все это было так давно, что, думаю, все документы скоро утилизируют. Детский дом и без того сократили втрое и скоро объединят с каким-нибудь более крупным учреждением. Вполне возможно, что из теперешнего здания он окончательно съедет.
— Я проверю, — ответила Клара. — Вы не могли бы назвать адрес детского дома и человека, с которым я там могу поговорить?
— Само собой разумеется, сейчас я все найду.
* * *
Винтерфельд, слушая отчет Клары, нервно ходил взад-вперед. Фридрих тоже присутствовал, он пришел после разговора с Белльманом. Они готовили короткое сообщение для прессы, но такое, чтобы оно, с одной стороны, звучало правдоподобно, а с другой — не содержало важной информации.
— Элизабет Шварц было пятнадцать, когда она исчезла? — спросил Винтерфельд. — А ее брату тринадцать?
— Да, — кивнула Клара. — Это случилось давно, но, возможно, как-то связано с убийством Инго М. Может статься, что эти брат и сестра стали жертвами изнасилования.
— Это слишком зыбкая версия… по прошествии стольких лет, — возразил Винтерфельд.
Клара пожала плечами.
— А у нас есть какая-то другая?
— Нет, — вмешался в разговор Фридрих. — У нас нет никакой другой. Если человеку угрожает смерть и нужно принять противоядие, ему не следует спорить о цвете таблетки.
— Я вообще больше ничего не буду говорить, — смирился Винтерфельд. — Вы поезжайте. А я останусь здесь с Фридрихом. — Он обеспокоенно взглянул на Клару. — Будьте осторожны, договорились, синьора? Пусть даже убийца и не выскочит из шкафа где-нибудь в детском доме, но Белльман считает, что в вашем состоянии не следует уезжать отсюда.
Клара улыбнулась и поднялась.
— Если мне повезет, то ехать будет машина. — Она надела пальто и сунула оружие в кобуру. — Я сразу же позвоню, если появятся новости. Думаю, что вернусь минут через сорок.
— Договорились, — сказал Винтерфельд. — Звоните, если что.
Она подмигнула в ответ, спустилась в подземный гараж УУП, выехала с черного хода и краем глаза увидела толпу журналистов и репортеров, теснившихся у главного входа.
Глава 12
Вспоминая репортеров и журналистов у входа в УУП, Клара ехала по Темпельхофердамм на юг. Прессу обычно больше интересуют проблемы политики, что было на руку полиции. Кларе всегда казалось странным, что, если происходило преступление, растиражированное средствами массовой информации, все почему-то ждали результатов, мгновенных результатов. Но тысячи жертв других преступников, которых убили не таким изощренным способом, как убивал людей Безымянный, или те, кто жил в постоянном страхе и паранойе, опасаясь последнего и смертельного удара, были совершенно безразличны прессе.
«Смерть одного — трагедия, смерть миллионов — статистика», — как говорил Сталин.
Клара сразу поняла, что полицию не все считают «другом и помощником», а также осознала тот факт, что врагами полиции были не только преступники, но и некоторые деятели от политики и юриспруденции. Иногда полицейский, избивший разбушевавшегося демонстранта, вызывал больше гнева, чем трое наркозависимых рецидивистов, которые изнасиловали девушку и бросили ее в поле или на безлюдной дороге.
Почему юстиция и политика никогда не были на их стороне? Или это коварная притягательность нарушения нравственных законов, свойственная сильным мира сего, примерно как маркиз де Сад описывал в своих историях богатых баронов? Чем хуже и грубее проступок, тем меньше вероятность, что за него накажут. Словно общество считает извращенное порно и жестокое снафф-видео всего лишь незначительной шалостью, на которую богачи, пуская слюни, смотрят с непристойным возбуждением. Автомобиль обычного гражданина покрыт, как мелкой пылью, различными сертификатами о защите окружающей среды, пропусками в парковые зоны, автоматическими счетчиками для оплаты стоянки и прочими механизмами, контролирующими каждую парковку в неположенном месте, в то время как закоренелых педофилов отпускают на свободу, потому что они отказываются проходить стационарное психологическое лечение. И полиция вынуждена следить за ними круглосуточно, а ведь это стоит дороже, чем защитить жизнь, свободу и права десятка детей. Шекспир говорил о мире как о театре. А сегодня реальность иногда похожа на второсортное телешоу смерти в реальном времени. «Почему тем, наверху, так нравятся преступления? — выпив пару лишних бокалов вина, отозвался как-то Винтерфельд о представителях политики и юстиции. — Все очень просто: они сами преступники».
