Желая не мешать Сапфо молиться, Клеида тихо отошла в сторону, а потом принялась собирать на поляне цветы и раскладывать букетики на алтари, чувствуя, что делает правильное, угодное богам дело.
Но дойдя до самого края поляны, где из больших белых камней был сложен жертвенник Зевсу-громовержцу, Клеида вздрогнула и отпрянула.
— Мама, — прошептала она, подбегая к матери и испуганно, по-детски дергая ее сзади за полу одежды. — Там он, тот… Он спит.
Сапфо, а также мужчины осторожно подошли к месту, на которое указывала Клеида, и увидели спящего в траве Фаона.
Юноша, измученный обидой, и стремительным бегом по лесам и долам, и предыдущей бурной, бессонной ночью, должно быть, пришел сюда пожаловаться на людей своим небесным покровителям, да так и незаметно заснул возле алтаря, пригревшись на солнышке.
Фаон спал, уютно свернувшись в траве калачиком и подложив под голову растопыренную ладонь, и на щеке его до сих пор не просохла недавняя слеза, похожая на редкостной красоты розоватую жемчужину, тем более что рука юноши сейчас по форме чем-то напоминала морскую раковину.
Все, кто подошел к алтарю, смотрели на раскрасневшегося во сне Фаона с немым изумлением — он сейчас казался удивительно безмятежным и прекрасным!
— Порой мне приходит в голову, что мальчику с такой наружностью больше пристало жить с небесными, морскими или даже подземными богами, но не здесь, среди людей, — шепотом сказал Эпифокл, первый нарушая благоговейное молчание.
— А разве он не сын кого-нибудь из богов? — спросила Клеида, с любопытством оглядывая нежнейшего из нежных юношу. — Разумеется, такого, как он, слишком легко обидеть грубым обращением…
— Он плакал, — вздохнув, сказала Сапфо.
Но если еще вчера сердце Сапфо при виде этой слезинки могло бы сразу затрепетать, то сейчас она глядела на Фаона спокойно, созерцательно и серьезно, словно на прекрасное произведение искусства.
Те, кто сейчас стоял рядом с Сапфо — дочка, Гермий, даже взбалмошный Эпифокл, были ей родными и близкими, а Фаон почему-то казался пришельцем из совсем иного, бесконечно далекого и даже чуждого, хотя и прекрасного мира.
Наверное, Фаон почувствовал, что на него смотрят, и внезапно пошевелился во сне, открыл глаза, а потом испуганно сел на траву, обводя всех непонимающим взглядом.
— Я рад, что наконец-то нашел тебя здесь, Фаон, — проговорил хитрый Эпифокл, сделав вид, как будто он только тем и занимался, что все это время гонялся по холмам в поисках мальчишки. — Потому что должен извиниться за свою несдержанность. И я доволен, что могу сделать это не только в присутствии наших друзей, но также и богов, которые всегда незримо обитают на этой священной поляне. Надеюсь, ты не будешь на меня больше сердиться и мы останемся друзьями?
Но Фаон по-прежнему молчал — лишь тыльной стороной ладони вытер со щеки предательскую слезу и насупился.
— Хочу тебе сказать, Фаон, что Эпифоклу уже и так пришлось дорого заплатить за то, что порой он говорит много лишнего, — с улыбкой поддержал Эпифокла Гермий. — Сегодня философу это стоило кучу золотых, так что он и так уже наказан.
Но Фаон по-прежнему не говорил ни слова и смотрел на всех странным взглядом.
— Ну что с тобой, Фаон? — спросила мягко Сапфо. — Неужели ты до сих пор никак не можешь победить свой гнев? Ведь ты же у нас сильный.
— Я — влюбился, — вдруг объявил Фаон, и все вокруг невольно улыбнулись, глядя на торжественный вид, с которым юноша произнес это признание. — Я полюбил так, как никого и никогда в жизни, и молился здесь всем богам, чтобы они помогли мне найти мою любимую. А на тебя, Эпифокл, я уже не сержусь — ты старый человек и ни в чем не умеешь сдерживать себя.
— Да? Хм, хм, — недовольно захмыкал Эпифокл. — И кто же счастливица, на которую положил глаз наш молодой красавчик? Не понятно, почему ее, Фаон, нет сейчас рядом с тобой? Помнится, в свое время я не был таким скромником. Или ты хочешь убедить меня в невозможном: в том, что молодости сопутствует лишь сдержанность?
— Но… я не знаю, кто она такая, — потупился Фаон. — Было слишком темно, и потом везде звуки и краски праздника… Но она — та, кому покровительствует Селена и все ночные богини. Да, скорее всего, она должна быть смуглая, как ночь, и такая же нежная и желанная.
— Хм, хм, любопытная история, — заметил Эпифокл, который был большим охотником для всевозможных рассказов интимного характера. — Значит, женщина тебе отдалась, но ты не догадался, кто она? Хм, хм, очень занимательно, ничего не скажешь. Наверное, это очень смелая и горячая женщина, не так ли?
— О! Я не могу передать, какая она! — воскликнул Фаон, поднимая на слушателей черные, горящие неземным огнем глаза. Сапфо показалось, что в этот момент юноша чем-то неуловимо сделался похож на Сандру во время ее пророческих видений. — Она… она… я понял, что снова желаю ее больше жизни! И она обещала всегда принадлежать только мне одному. Я не знал, никогда даже не думал, что такое бывает с людьми. Клянусь, Эпифокл, я теперь нигде не могу найти себе места и весь горю, словно в огне! Я несколько раз нарочно даже искупался в ледяном ручье, но этот жар не проходит, а становится словно еще сильнее!
Сапфо теперь боялась поднять на Фаона глаза и с необычайным вниманием рассматривала в своей руке веточку ивы, которую сорвала по дороге, чтобы отмахиваться от мух — они к осени становились особенно назойливыми, беспокойными.
У ивы были узкие, тонкие листья — с одной стороны еще зеленые, глянцевые, но уже тронутые осенними холодами с другой — обратной стороны.
Или деревья накануне неизбежной зимы тоже покрываются сединой и потом в отчаянии разматывают по ветру свои длинные белые космы?
— Да, мой мальчик, — ответил за всех Эпифокл. — Наверное, ты действительно узнал, что такое любовь. Ведь любовь не заешь, не запьешь и не смоешь в холодном ручье, как ты пытался это сейчас сделать…
— Но… может быть, ты знаешь какое-нибудь лекарство? — растерянно прошептал Фаон. — Ведь ты же такой умный, Эпифокл! А то я совсем не могу так теперь жить.
— Лекарство только одно, — улыбнувшись, кивнул Эпифокл. — Целовать свою любимую и все время лежать рядом, сливаясь нагими телами. Хм, хм, я помню, как же, хорошо помню, как тоже когда-то люто терзался и душой, и телом — то, как избитый, стонал, то, как мертвый, молчал, то, словно палимый огнем, в реки кидался…
Даже сдержанная Клеида, вспыхнув, посмотрела на Гермия, и он с пониманием улыбнулся ей в ответ, подтверждая взглядом, что скоро они в полной мере отведают лекарство, рекомендованное философом всем влюбленным.
Фаон тоже посмотрел на Клеиду, задерживаясь взглядом на незнакомой, смуглой девушке и особенно почему-то уставившись на ее браслет.
Затем быстро вскочил на ноги и нетерпеливо схватил Клеиду за руку, ощупывая браслет, который вчера ночью был на руке Сапфо.
Надо же, обычно Сапфо всегда снимала на ночь с себя украшения, или, по крайней мере, не надевала на следующий день одни и те же побрякушки, придерживаясь мнения, что и одежда, и украшения должны сменяться на людях так же неизменно, как меняются погода, настроение, произнесенные вслух слова.
