Стокгольм, 23:20
Лишь в нескольких окнах полицейского участка еще горел свет. Ночь выдалась холодной. Эден Лунделль поняла, что должна надеть куртку.
Собственно, покурить можно было и не выходя на улицу, но Эден позвонили на мобильный, а связь в здании вдруг ухудшилась. Такое случалось и раньше, и всегда некстати. Эден не раз выражала недовольство по этому поводу.
Ситуация накалилась до предела. Эрик Рехт занял место Карима и с ничтожным запасом топлива продолжал кружить вблизи американской воздушной границы. Однако разрешения на посадку все еще не было.
Эден молнией выскочила за дверь. Через пятнадцать секунд она завершила разговор и повернулась, чтобы идти в участок, успев за это время зажечь сигарету.
Сначала она услышала его голос:
— Эден.
Этого не могло быть. Словно земля вдруг провалилась под ногами. Впервые после начала операции Эден на несколько секунд забыла и о заложниках, и о самолете.
Голос прозвучал совсем рядом. Эден подавила желание немедленно повернуться. Вместо этого она уронила сигарету и наступила на нее. Лишь убедившись, что красноватый огонек погас, Эден посмотрела на окликнувшего ее мужчину.
— Я думала, мы договорились больше не видеться. — Она едва слышала свой голос за громкими ударами сердца.
— Я не помню о таком договоре, — ответил он.
Последний раз они виделись много лет назад, но Эден ничего не забыла, как будто все случилось вчера.
Они молча стояли на тротуаре Польхемсгатан, напротив главного входа в здание полицейского участка. Вокруг было тихо, ни ветерка, но в душе Эден бушевала буря. Одна за другой в памяти всплывали картины прошлого. Они появлялись и исчезали, как звезды на небе.
— Мы все ждали, что ты объявишься.
— Напрасно.
Его темно-карие глаза смотрели серьезно. Мужчина был выше Эден, и ей хотелось, чтобы он стоял не так близко от нее, чтобы разница в росте не так бросалась в глаза. Он расстегнул две верхние пуговицы на рубахе, так что на шее была видна золотая цепь. Та самая, которую получил его дед, погибший за свой народ и новую страну.
Слишком поздно. Эден устала, у нее не осталось сил на любовное свидание.
— Не надо.
Эден вдруг сделалась слабой и хрупкой. Она повернулась и пошла к стеклянным дверям полицейского участка. Мужчина что-то сказал, но в это время у нее зазвонил мобильник. Высветившийся на дисплее номер вмиг вернул ее к реальности.
— Да.
Голос Брюса Джонсона снова придал ей силы. Услышав его, Эден больше не чувствовала себя беззащитной и одинокой.
— Насколько я понимаю, Эрик Рехт уже выходил с вами на связь, — заявил Брюс, словно продолжая прерванный разговор.
— Да.
Эден затаила дыхание.
— Простите, но мы вынуждены придерживаться прежней стратегии, — сказал Брюс. — На этом настаивает начальство. Мы не хотим рисковать. У нас имеется достоверная информация, что командир экипажа направит самолет на Капитолий независимо от того, будут ли удовлетворены требования. А Эрик Рехт не смог убедить нас в том, что он контролирует воздушное судно.
Эден слушала и, по мере того как до ее сознания доходили слова Брюса, понимала одно: их план под угрозой, у них отнимают единственную возможность предотвратить катастрофу. Но Эден не имела права сдаваться, хотя бы ради Алекса.
— Это невозможно, — пролепетала она в трубку. — Я не понимаю вас.
— К сожалению, это единственный приемлемый для нас вариант, — холодно ответил Брюс.
— Но ведь вы на нашей стороне! — Эден отчаянно цеплялась за последнюю надежду. — Ведь вы тоже считаете это безумием! — (Брюс молчал.) — Кто принял это решение? Кому звонить?
Что он должен был на это ответить? Никому, разумеется. Решение принял командующий военными силами США, то есть президент. С тем же успехом она могла бы позвонить Господу Богу. Самолет будет сбит. Стоит убить четыре сотни человек, чтобы сохранить жизни тысячам. По крайней мере, по американской логике.
— Я перезвоню вам позже, когда буду знать больше, — сказал Брюс.
Он перезвонит позже.
Позже.
Но никакого «позже» не будет!
Заложники погибнут, террористы сделают то, что задумали. Неужели американцы этого не понимают? Сбив самолет, они становятся соучастниками преступления. Они выполнят за Карима его миссию.
Уже у дверей Эден набрала номер человека, который должен был узнать эту новость первым. Алекса. Боже, что с ним будет?
Мы еще не знаем, чем все закончится.
Эфраим подождал, пока Эден не завершит разговор, и направился к ней:
— Я еще вернусь.
Она повернула голову:
— В этом нет необходимости.
— Я так не думаю.
Он ушел. Эден стояла, одной рукой опершись на дверную раму, а в другой сжимая телефон, и смотрела ему вслед.
Боль была почти физической. Как будто кто-то вырвал у нее из груди сердце и швырнул на тротуар вместе с клапанами, артериями, обрывками мышц и прочим.
Эден пыталась думать о Микаэле, человеке, которого так долго любила и которого только что так просто предала. Но лицо Микаэля все время ускользало, и на его месте проступали черты Эфраима, мужчины, с которым она встречалась когда-то в знойном Тель-Авиве.
Эфраима, с которым они лежали в постели, держась за руки.
