Прескотт напрягся всем телом и сильнее прижал к себе Эдвину, как будто стараясь ее защитить. Несмотря на то, что эта женщина, несомненно, обладала большим мужеством, она не могла не любить своего отца и боялась его потерять.
«Она любит меня! Она и вправду меня любит!» – вертелось в голове у Прескотта. Он старался сдержать свою радость, понимая, что наступил очень важный и опасный момент, который мог стать решающим для Эдвины и для их будущего. И от которого, возможно, зависела жизнь Прескотта.
– Какой приятный сюрприз, ваше сиятельство, – присела в реверансе Дженел, а затем подошла к Прескотту и встала рядом с ним. – Не знала, что вы присоединитесь к нам на этой загородной вечеринке.
Джинни приблизилась к Эдвине и небрежно кивнула, сухо поздоровавшись с графом:
– Здравствуйте, ваше сиятельство.
Прескотт ожидал увидеть за спиной у графа нанятых им полицейских, которые пришли его арестовать, или хотя бы пару мускулистых слуг, готовых схватить его в любой момент.
С презрительной гримасой на лице граф молча смотрел на Прескотта. Мучительная пауза затянулась. Напряжение нарастало. Все присутствующие замерли. Воздух в комнате, казалось, был наэлектризован.
Граф Вуттон-Баррет стоял, то сжимая, то снова разжимая кулаки.
– Прошу вас убрать ваши руки от моей дочери, мистер Дивейн. Я желаю переговорить с ней. С глазу на глаз.
Прескотт только еще крепче прижал к себе Эдвину.
– Нет. Я не отпущу ее.
Эдвина отстранилась от Прескотта.
– Отпусти меня, Прескотт. Я хочу поговорить с отцом.
Он нехотя подчинился.
– Но я не собираюсь уходить отсюда.
– Не надо уходить. – Посмотрев на Прескотта ободряюще, Эдвина повернулась лицом к графу Вуттон-Баррету. Она расправила плечи и гордо вскинула голову. Ее прелестное лицо выражало решимость. – Мне жаль тебя расстраивать, отец, но я буду делать все, что в моих силах, чтобы противостоять тебе и твоей воле. Я костьми лягу, но не допущу, чтобы хотя бы волосок упал с головы Прескотта.
Граф прищурился. А потом поморщился, словно ощутил резкую боль.
– Ради него ты отвергнешь свою семью?.. Сможешь отказаться… от всего?
– Отказаться?.. – Голос Эдвины дрогнул. – Нет, я не хочу этого делать, отец, но если у меня нет другого выхода…
Это был как раз тот момент, когда Прескотт мог бы вмешаться, выйти вперед и заявить о своем намерении порвать с Эдвиной, чтобы вернуть ее в семью и предостеречь от трагической ошибки, которую в свое время совершила его мать.
Однако Прескотт не мог этого сделать. Его ноги словно приросли к полу. Он не двинулся с места.
У него язык не поворачивался сделать такое заявление, которое шло вразрез с его сердцем. Прескотт не собирался приносить в жертву свою любовь! Ведь он любит Эдвину. И что самое замечательное, это чувство взаимно.
Эдвина подняла голову и приблизилась к Прескотту.
– Вот человек, который не отходил от моей постели, когда я была больна, защищал меня и моих друзей, показал мне на деле, как можно прощать то, что простить невозможно… Он научил меня быть женщиной, которой я желаю быть… – Эдвина глубоко вздохнула. – Я не могу заставить тебя не отвергать Прескотта и не отрекаться от меня, но я ни за что не покину его. Ни ради тебя, ни ради кого бы то ни было.
У Прескотта отлегло от сердца. Его охватила радость. Он не мог не восхищаться Эдвиной. Как она была сейчас великолепна! С каким величавым достоинством и внутренней уверенностью в себе держалась в этот критический момент! Если бы она не покорила сердце Прескотта раньше, он бы без памяти влюбился в нее прямо сейчас.
Граф вздохнул:
– Очень прискорбно это слышать, Эдвина. В таком случае ты не оставляешь мне выбора.
Наступило тягостное молчание. Сердце Прескотта тревожно стучало. Он понимал, что если ему грозит виселица, сэр Ли, несомненно, пустит в ход все свое влияние, чтобы не допустить этого. А что еще может грозить ему за его проступок? Удары плетьми? Он это выдержит. Он сможет выдержать все на свете, лишь бы его ждала любимая женщина.
– У меня нет выбора. – Граф Вуттон-Баррет поднял голову и поправил воротничок рубашки, как будто он ему жал. – Мне ничего другого не остается, как отойти в сторону. И снять с него все обвинения.
Прескотт недоуменно заморгал. Не ослышался ли он?
– Что вы сказали?! – завопила Дженел, совершенно позабыв о хороших манерах.
Граф тихо кашлянул. Его лицо исказила гримаса страдания.
– Я сказал, что снимаю все обвинения с мистера Дивейна.
– Ах, папа! – Растроганная Эдвина бросилась к графу и обняла его. – Я так благодарна тебе, папа! Спасибо. Спасибо, дорогой мой!
– Ах… Это совершенно лишнее… – Граф, чувствуя себя неловко, поднял руки, не зная, что делать со своей потерявшей голову от счастья дочерью. – Ну… полно тебе, Эдвина… Держи себя в руках… – Что-то выпало из кармана его пиджака и упало на пол.
Прескотт в то же мгновение подбежал, поднял с пола и вложил в руку графа эту оранжевую ленточку – абсолютно такую же, какой были перевязаны любовные письма Джинни.
Встретившись взглядом с Прескоттом, Вуттон-Баррет словно ощетинился. В его глазах Прескотт увидел одновременно страх и вызов. Так, значит, граф Вуттон-Баррет тоже входил в число жертв шантажиста, который столько времени держал в страхе Джинни. Вот почему он появился на этой вечеринке в загородном имении Кендриков! И вот почему он так резко изменил свое решение!
Если, как подозревал Прескотт, сэр Ли был тем самым человеком, который загнал в угол шантажиста и располагал всеми компрометирующими сведениями, несомненно, он вполне был в состоянии умело использовать имеющуюся у него информацию, чтобы граф не причинил вреда Прескотту. Более того, сэр Ли наверняка сделал все, что в его силах, чтобы граф Вуттон-Баррет не повторил ошибок, которые совершил он сам, когда его собственная дочь вышла замуж против его воли. Оказывается, его дедушка не так прост, как кажется: он держит в своих руках нити многих интриг и сумел виртуозно пустить это в ход, чтобы повернуть ситуацию в пользу своего вновь обретенного внука. «Это не важно, что сэр Ли – мастер интриг и искусный манипулятор, – думал Прескотт. – Все хорошо, что хорошо кончается».
Прескотт пожал графу руку.
– Значит, мы понимаем друг друга, ваше сиятельство. Мне не нужны ваши деньги. Мне не нужны ваши связи. Мне не нужно от вас ничего, кроме вашей прекрасной дочери. Она – единственное сокровище, которое имеет для меня значение.
Кустистые брови Вуттон-Баррета поползли вверх.
– И так как ее счастье является для меня смыслом жизни, я сделаю все, что от меня зависит, чтобы ничто не омрачало ее жизнь. И никто. В том числе и вы… И я не допущу, чтобы ее доброе имя, а также доброе имя ее семьи как-либо запятнали.
