Парни опустили свои биты, отошли на пару шагов от шевелящейся массы у их ног. Один вытащил пачку сигарет, предложил остальным. Они закурили, любуясь своей работой.
— Черт, — произнес один из них. — По-моему, меня укусили.
Он протянул руку, демонстрируя приятелям темное пятно на светлой рубашке. Остальные отшатнулись в притворном ужасе, замахали руками с криками: «А-а! Он заражен!»
Парень неуверенно усмехнулся:
— Да ладно вам. И что мне теперь, укол от бешенства делать?
Это только раззадорило приятелей, и они принялись шутить про то, как теперь он превратится в зомби, пожирающего людей, пока он не велел им заткнуться. Они еще поржали, и, чтобы доказать им, что он и не думал бояться, парень склонился над жалкими останками одного из мертвецов — маленькой старушки с переломанной рукой, закинутой за голову, — и поднес укушенную руку к ее зубам:
— Ням-ням, хочешь кушать?
Старуха только хлопала разбитыми губами, из-за которых выглядывали редкие зубы, словно рыба, выброшенная не берег. Парень с улыбкой взглянул на своих товарищей, и тут произошло то, о чем Флора мечтала всеми силами души: старуха вцепилась уцелевшими пальцами в руку парня и впилась зубами в мякоть предплечья.
Парень заорал и, оступившись, упал, но тут же вскочил на ноги. Челюсти старухи не ослабили своей хватки, и старуха, как сломанная кукла, повисла на его руке.
— Да помогите же! — заорал парень, пытаясь стряхнуть ее с себя, и, хотя старуха давно уже превратилась в мешок разбитых костей, зубы ее намертво вцепились в свою жертву, и теперь она болталась в воздухе, словно подвешенная за веревочку.
Остальные отшвырнули в сторону свои сигареты, схватились за биты и принялись ими орудовать. В теле старухи не осталось уже ни одной целой кости, и в воздухе раздавались лишь глухие удары, словно кто-то выбивал мокрый ковер. В конце концов один из ударов пришелся ей по шее, и старуха отлетела в сторону, рухнув на землю.
С дикими воплями и завываниями парень тряс рукой, из которой был вырван приличный кусок мяса. Он кружился на месте, подпрыгивая и топая ногами, словно хотел улететь, исчезнуть, очутиться где угодно, только не здесь.
По его плечу стекала кровь, и Маркус снял с себя рубашку, оторвал и без того порванный рукав и сказал:
— Пошли, это надо перевязать...
Пострадавший словно не слышал. В приступе маниакальной ярости парень открыл свой рюкзак, вытащил два пластиковые бутылки, открутил крышки и принялся поливать какой-то жидкостью еще трепещущие, расползающиеся тела.
— Ну я вам сейчас покажу, твари! — Он носился по кругу с бутылками в руках до тех пор, пока они не опустели. — Посмотрим, как вы после этого будете кусаться!
Флора постепенно выходила из паралича; остальные четверо слегка успокоились, утомившись после битвы, и только истерия агонизирующих мертвецов пронзительным воплем раздирала мозг, как пила по металлу.
О нет...
Это были не мертвецы. Это был тот самый звук. Флора ничего не могла поделать, она все равно не смогла бы остановить парней — было слишком поздно. Она огляделась по сторонам и в противоположном конце двора увидела свою копию, медленно приближающуюся к фонарю. Какая-то сила по-прежнему не давала смотреть в ту сторону, заставляла отводить глаза, но Флора почти уже привыкла — она задвинула вой в глубину своего сознания, не теряя способности мыслить.
Сделай же что-нибудь, ну же, — думала она, обращаясь к фигуре, которая в мгновение ока оказалась возле груды тел как раз в тот момент, когда парни вытащили из рюкзака коробок со спичками. Они ее не видели, но явно слышали звук, что-то уловив краем глаза, потому что тут же завопили:
— Это еще что?! Черт, вот черт!!!
Смерть раскинула руки в стороны, как будто приглашая мертвецов в свои объятья, и, как загипнотизированная, Флора последовала ее примеру, словно была ее отражением. Парни зажгли спичку, и Смерть шагнула в гущу тел и наклонилась, перебирая руками, как будто собирала ягоды.
Спичка выписала в воздух дугу, и Флора закричала:
— Берегись! Беги!
В тот момент, когда спичка упала на землю, Смерть подняла голову и посмотрела Флоре прямо в глаза. Они были точной копией друг друга. В глазах Смерти не было никакой особой печали или черноты, это были самые обычные глаза, как у Флоры. На какую-то долю секунды они замерли, глядя друг на друга, словно делясь сокровенными секретами, но тут раздался взрыв, и между ними встала стена огня.
Парни стояли как вкопанные, уставившись в костер. Языки пламени взвились до самых крыш, но, как только бензинные пары испарились, огонь, шипя и стреляя искрами, принялся пожирать человеческую плоть, оставляя лишь почерневшие головешки.
— Пацаны, сваливаем!
Парни еще немного постояли у огня, словно пытаясь запечатлеть эту сцену в памяти, затем повернулись и побежали прочь. Маркус, с оголенным торсом, на мгновение остановился, посмотрел на Флору и поднял указательный палец, будто собираясь что-то сказать, но передумал и бросился вслед за своими приятелями. Несколько минут спустя Флора уже не могла различить их мыслей.
Пламя огня постепенно угасало. Звук затих, — значит, Смерть исчезла. Флора подошла к прогоревшему костру с редкими пляшущими язычками пламени, чувствуя сильный сладковатый запах, поднимающийся к небу. Костер даже не успел как следует разгореться, — по-видимому, в мертвецах было слишком мало мяса и жира.
Все было черно от сажи. Теперь уже дважды мертвые, мертвецы лежали скрючившись, с прижатыми к телу локтями и выставленными вперед кулачками, как будто бросая вызов темноте. Тошнотворный запах усилился, и Флоре пришлось прикрыть лицо отворотом пиджака.
Они же только что танцевали.
Грудь ее переполнило чувство, прямо противоположное трепету, который она испытала, наблюдая за танцем мертвецов, — безумная скорбь, скорбь за весь род людской и его горестный путь на этой земле. В голове мелькнула та же мысль, что и тогда, но уже наполненная совсем иным смыслом:
Так вот оно, значит, как.
Р-Н HOPPA БРУНН,
21.00Стуре все же удалось уговорить его поехать в клуб, о чем Давид уже пожалел. Оказалось, что Лео действительно на него рассчитывал, даже оставил сообщение на автоответчике, но Давид его не стал слушать. Он взял себе пива и направился к остальным в кухню. Со всех сторон посыпались соболезнования, смех и шуточки прекратились.
Серьезные разговоры в клубе были не приняты — здесь или шутили, или молчали. Сами по себе юмористы были, конечно, обычными людьми, не чуждыми нормальных человеческих чувств, но в коллективе они становились скоморохами, не способными задаваться вопросами, которые не укладывались в одну меткую остроту.
Перед самым началом выступления к Давиду подошел Бенни и сказал:
