Ознакомительная версия. Доступно 18 страниц из 87
Горн подошла к полкам, плотно забитым многолетним архивом. Наружу торчали похожие на клавиши рояля лакированные корешки тетрадей, папок, пухлых журналов.
— Кажется, здесь… — Горн разлепила сросшийся пластик обложек, вытащила плотный конверт. — Кто тут у нас?… Э-э-э… Здрасьте-пожалуйста… — она обернулась. — Лагудова видел? Нет? — Она протянула мне вылинявшее от времени когда-то цветное фото с обломившимися уголками и длинной белой трещиной через глянец. На снимке был изображен небольшой коллектив, дружно сгрудившийся, точно камышиные свирели.
— Лагудов и приближенные? — наугад спросил я.
— Нет. Это восемьдесят первый год. Юбилей в редакции…
— Откуда это у вас?
— Секрет фирмы… — Горн улыбнулась, махнула рукой. — Никакого секрета… Нормальная работа агентуры… Выцыганили у жены Лагудова… Мы от нее… много чего полезного почерпнули…
— И который тут Лагудов?
— Третий справа… Там баба в синем платье… с рюшами… а он рядом примостился… Прямо оперный певец…
Лагудов оказался статным упитанным дядькой с густой седеющей шевелюрой. Драматический облик портили обрюзгшие щеки и маленький, как пельмень, подбородок.
— А вот и Громов, — сказала Горн. — На этой карточке… ему уже под семьдесят… У дочери позаимствовали. Хотели сначала ее… к нашему делу приобщить… а потом передумали… Лизка испугалась конкуренции…
С черно-белой фотографии на меня уставился выразительный тонколицый старик, больше похожий на физика, чем на лирика, в очках, с костистым, словно граненым, лбом, усиленным крутыми залысинами. Жидкая седина была зачесана назад. Роговая оправа съехала вниз по переносице, тонкие дужки поднялись над ушами, и Громов как бы смотрел одновременно через очки и поверх стекол — двумя взглядами. Это производило странное впечатление.
— Хороший портрет, — сказал я, возвращая Горн фотографию.
— Мне тоже нравится… Такой же… на его могиле.
— А где он похоронен?
— В городе Горловка… на городском кладбище… Ну-ка, Алешка… Узнаешь?
На следующем снимке был я. В легком расфокусе из-за того, что меня подловили в движении — рука в отмашке вообще походила на бесплотный голубиный пух. В кадр попали также Кручина и Сухарев, но они были совсем облачно-размытые, как призраки.
— Наша фотокор сработала, — пояснила Горн. — Снимали еще в июне… Для архива… Кто бы мог подумать… — она покачала головой. — Новый библиотекарь широнинцев… Пешка… Ничто… Винтик малый… — Горн сложила у себя перед носом щепотью пальцы, словно силилась разглядеть нечто микроскопическое. — И Книга Смысла… До сих пор… не верится… Ну да ладно… — она встрепенулась. — Пойду… Ты помнишь, да? Запрись… В коридор ни ногой… Не скучай… отдохни… телевизор посмотри… только тихо… не привлекая внимания…
Едва за Горн закрылась дверь, я повернул ключ на два оборота, но спокойствия не прибавилось. Напротив, я словно очутился один на один с едким, как изжога, ощущением опасной неизвестности. Сверлила мысль, что я обязан использовать предоставленную мне паузу в аналитических целях. Я бестолково мерил шагами кабинет, повторяя про себя, как заклинание: «надо все хорошенько обдумать». А обдумывать было нечего. То есть мыслей было много, но они не нуждались в анализе. Все и так было предельно ясно. Я не имел ни малейшего влияния на ситуацию и самостоятельно мог только ухудшить свое положение.
Я вдруг спохватился, что давно собирался в уборную, а теперь уже было поздно, Горн ушла. Я не мучил себя и отлил в кадку с пальмой. Потом уселся за стол. Несколько минут меня искушал телефон, но, поразмыслив, я решил не нарушать запреты. Может, линия прослушивалась, а портить отношения с Горн я не хотел.
Я заметил на столе позабытую Горн распечатку.
«Супрун Наталья Александровна. 1915 г. р. Анамнез 17-ти дней.
Первая неделя. С. обеспокоена отсутствием чтений. Раздражительна. Большую часть времени проводит в постели, старается не двигаться и не говорить. Полагает, что таким образом доводит до минимума трату энергии организма и тем самым продлевает свою жизнь.
Начало второй недели. Воскр. — Четверг. Настроение эмоционально приподнятое. Возбуждена. Прожорлива. Сразу после приема еды забывает об этом и требует новой порции. Одержима идеей, что соседка по палате Кашманова Т. А. носит ее тапки. Скандалит. Берет тапок и вслух зачитывает Кашмановой якобы специальную надпись на подошве: „Это тапок Супрун. Кашмановой надевать строго воспрещается“.
Конец второй недели. Птн. — Пнд. Утрачены навыки опрятности. Плохо ориентируется в помещении. Суетлива, груба. Часто впадает в гневливое состояние. Ходит семенящей походкой, хватает все, что попадется под руку. Скрежещет зубами, насильственно хохочет. Охотно сидит у телевизора, ведет беседу с дикторами. Вкус извращен. Подбирает на улице мусор, землю и запихивает в рот. Забывает названия предметов. Вместо слова „будильник“ говорит — „временное“, вместо „карандаш“ — „письменное“, вместо „стакан“ — „питьевое“.
Начало третьей недели. Не понимает обращенную к ней речь, выражение лица застывшее. Активна. Движения размашисты. Боится менять одежду, поднимает крик. Задает один и тот же вопрос: „Почем?“ — не дожидаясь ответа, убегает. Бесцельно бродит по коридорам. Перебирает складки на платье. Выкладывает спички из коробка на стол и обратно. С определенной мелодией и ритмом поет одинаковый набор слов: „Шары, вары, народные пары, чудесные шары, народные дары“…»
Мое внимание привлек доносящийся со двора гомон хищного птичьего гнездовища. Я подошел к окну, и в глазах зарябило от столпотворения оранжевых безрукавок и телогреек. Сколько их было — может, полторы или две сотни галдящих баб. В ворота медленно вползал грузовик, тянущий за собой компрессор. Еще один грузовик исторгал из брезентового брюха новых работниц. Полувымерший Дом в течение часа налился мощью.
Телевизор я, конечно, не включал. Мне казалось, что за дверью кто-то ходит, — я прикладывал ухо и слышал, как мерным маятником поскрипывает линолеум. Невидимые шаги действовали на нервы, и я старался производить поменьше шума.
Мраморная плита была завалена почтой. Некоторые конверты уже были распечатаны, и пока не стемнело, я коротал время за чтением корреспонденции — в основном скучных хозяйственных отчетов.
Горн появилась, как и обещала, спустя четыре часа. Она была не одна. Из-за двери выглянула мордатая Маша. Наверное, денщица и сторожила меня в отсутствие Горн.
— Как все прошло, Полина Васильевна? — бодро спросил я. — Успешно?
— Алес гут… — кивнула Горн. — Хотя одного прочтения… недостаточно. Сил у девушек прибавилось… хоть отбавляй… а мозгов не очень… Через пару дней восстановятся… Тогда и познакомитесь… — Горн изучила стол и повернулась ко мне. — Любопытной Варваре… — в голосе старухи задребезжал укор, начавшийся на ласковых нотках, он вдруг резко съехал на жесткий хруст, словно наступили ногой на просыпавшийся сахар, — нос оторвали…
Я оскорбился:
Ознакомительная версия. Доступно 18 страниц из 87
