Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 84
Дикая музыка усилилась. Сейчас начнется сражение. Один бык должен победить другого. Кто одержит верх? Черный? Белый?
Исса улыбнулся, зубы блеснули на солнце.
Глаза сказали: «Победы нет. Пораженья нет».
Умалишенно загремели бубны. Монахи изо всех сил дули в трубы из человечьих костей, их щеки раздувались, вот-вот лопнут. Люди, одетые скелетами, закрутились, закувыркались, ходили колесом. Быки сцепились громадными рогами.
Их тяжелые башки гнулись к земле. Восемь Ужасных плясали хороводом вокруг быков. Ужасные, глядите! Белый победил! Монахи запели:
Вот два быка, два быка,
Явились с гор, издалека,
Тихо, грозно сближаются;
Вот два быка, два быка,
Сила их велика,
До победы сражаются!
Я слышал хриплое дыханье людей, доносившееся из-под кожаных масок быков.
Вот два быка, два царя,
Встают, как заря,
Господин и господин!
Вот два быка, два царя,
Бьются, отвагой горя,
А победит — один!
Белый Бык встал копытом на грудь Чойджала. Резанул по ушам яростный вопль дудок.
Черный напряг мышцы. Напряг волю. Мысль направил стрелой.
Белый упал на камни, в солнечную пыль.
Чойджал, с золотым кольцом в носу, захотел подняться. Ему помогли встать на ходули.
Монах, одетый Чойджалом, торжествующе вскинул руки. В его кулаке появился кусок красной, кровавой ткани, развевался по ветру, забился раненой красной рыбой. Поверженный Белый Бык лежал, не шевелясь. Посеребренные рога утыкались в булыжник. Золотые рога Чойджала нестерпимо сверкали.
Чамсаран подскочил к Чойджалу, рука схватила руку.
Танец Ужасного Чамсарана и Черного Быка затмил все танцы, когда-либо виденные мною из поднебесья на земле.
Вихрились и крутились. Падали и вскакивали. Кувыркались и застывали. Любили и ненавидели. Безмолвно, в пляске сказали всё, о чем люди во все века молчат и плачут.
Посреди бешенства пляски внезапно застыл Чамсаран.
Руку к Иссе протянул.
— Памба! — крикнул сквозь лютые, крашеные зубы. — Где Памба! Не вижу Памбы! Я дал тебе маску — надень и пляши с нами!
Даже я не мог предвидеть, что сделает мой Господь.
Исса размахнулся. Швырнул маску Памбы. Она ударилась о стену и разлетелась на сто глиняных, каменных, картонных кусков.
Шагнул к Чамсарану. Тот не успел опомниться. Исса сорвал с Чамсарана маску и так же, как маску Памбы, отшвырнул ее прочь. И так же тяжело, страшно, со звоном разбилась она.
Пляшущие прекратили плясать. Груди под тканями вздымались. Люди тяжело и хрипло дышали. Люди, переставшие быть богами и зверями, окружали моего Иссу, мальчика моего, как зверя. Брали в кольцо. Подбирались к нему. Кольцо сжималось. Толпа сгущалась. Исса! Они близко! Их много! Они сейчас убьют тебя!
«Исса, радость моя!» — крикнул я и слетел ниже, совсем низко, хоть это было опасно для моего ангельского чина; и Исса, господин мой, услышал отчаянное дыхание мое.
— Тихо, — прошептал он мне, — не бойся! Я усмирю их!
Повернулся к монахам, обряженным в чудовищ.
Поднял вверх руки.
— У меня нет оружия! У меня нет маски! У меня есть только лицо! Живое лицо! Глядите в него! Глядите!
Ошалелая толпа, встав плотным кругом, утихала, застывала, глядела.
Исса понял: можно говорить.
— Бог не нуждается в защите. Бог сам защищает вас. Зверь нуждается в защите человека, а что вы сделали со зверем? Стрижете шерсть? Заколаете на мясо? Звери, птицы, пчелы дают нам пищу. Растения приносят нам себя в каждодневную жертву. Все живое умирает от руки человека, чтобы жил человек. О какой защите и от какого врага ваша громкая песня? Ваш дикий танец?
Поднял руки. Я любил, когда мой мальчик руки ввысь поднимал. Он словно выше ростом становился.
— До тех пор будут сраженья меж человеком и человеком, пока он будет убивать зверя! Есть его мясо! До тех пор ты будешь убивать подобного тебе, доколе ты будешь убивать бессловесного брата своего! Говорите, Будда нуждается в защите? Это костер в горах нуждается в защите от дождя и ветра, а Бог силен и прозрачен, и сквозь Него видно время!
Монахи стояли. Маски бесстрастны. Ягодный сок на камнях. А может, кровь?
— Жизнь есть смерть. Мысль есть безмолвие. Тьма есть Свет!
Вздохнул, как дитя после плача.
— А Свет есть Любовь.
Монах, кто стоял ближе всех к Иссе, в маске барана, с круто закрученными тяжелыми рогами, упал перед Иссой на колени.
И тихо, тихо — Господь мой, я это видел! — опустились, один за другим, перед Иссой на колени монахи. Семь Ужасных. Чамсаран без маски, гололобый, растерянный, пот лицо заливал, полз по бровям на узкие злые глаза. Скелеты в черных платьях. Черный Чойджал. Они все медленно, как во сне, опускались перед Богом моим на колени, и я, я видел это!
— Прости, — тихо сказал налысо обритый монах, прежде бывший Чамсараном. — Я понял. Ты Будда. Ты явился нам, чтобы мы обдумали путь наш. Спасибо тебе.
Чамсаран сложил лодочкой руки на груди. Махакала тоже. Эрлик-хан тоже. Все сложили руки на груди, кроме Белого Быка: он так и лежал на камнях, подставив суровому солнцу белый затылок и мертвую спину.
И монахи запели; и песня эта столь трогала сердце, столь непохожа она была на резкие выкрики костяных страшных дудок, что я, Ангел Господень, в полдневных чужих небесах раскрыл рот и радостно, во все горло, жаль, что не слышал никто, запел вместе с ними.
ДНЕВНИК ИССЫ. ПОСЛЕДНЯЯ ПЕСНЯ
палимпсест
Мати Света, тихая (Мати)! Скоро уже, скоро. Скоро разыдутся небеса; расточатся во тьму голоса.
Я ступлю живою (ногой на берег) твоего Света, тихая Мати…пишу (поверх) чужой рукописи.
Чей голос я стер? Чье лицо свежей краской замазал?
Поверх чьей судьбы (свою) смело кладу?
…процарапать (Слово). Единое Слово.
…сердце (больше) слова. Любовь больше манускрипта. Пишу и стираю, пишу и стираю.
Я стираю свои слова, если вижу неправду (в них).
Глядишь на меня, тихая Мати, радостен я и спокоен, долгого пути достоин.
Длинной (жизни) конца не вижу, а Свет все ближе, ближе. Вижу! Слышу! Ты поешь мне, Мати.
…твой поцелуй. Твое объятье.
Твой берег, твоя синева.
Одно. (Не два). Не два.
АНГЕЛ ГОСПОДЕНЬ ГЛАГОЛЕТ: ПРОЩАНИЕ
Из монастыря пустились в путь ранним утром, только встало солнце.
Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 84
