— Игорь Анатольевич, а вы какие грибы ели?
— Белые, — просипел Лысенко, валясь кулем на свой стул.
— Н-у-у! — Катерина с облегчением махнула рукой. — От белых ничего не будет, не волнуйтесь. Это, наверное, от чего-то другого. Вы фталазола выпейте сразу две таблетки, и как рукой…
— Сроду я никаких таблеток не пил, — пробурчал Лысенко. — Ну, чего вы все сбежались? Чего на меня уставились? Интересно? — Он страдальчески сморщился. — Вот такие примерно грибы, белые. — Он ткнул пальцем на фотографию в атласе. На картинке был изображен симпатичненький беленький грибок, а внизу мелким шрифтом шла подпись — «Поганка бледная».
— Точно этот? — побледнела Катерина, хотя, конечно, до «поганки бледной» ей было еще далеко.
— Ну откуда я знаю — точно, не точно! Похожий. Их тут целая книга таких. Разобраться невозможно. Заумь какая-то.
— Игорь Анатольич, давайте «скорую» вызовем.
— Ну да, конечно! А если это не от грибов? Я еще сало вчера ел и яблоки немытые. Да я их сроду никогда не мы л! «Скорую»! Такое погоняло прилепят, век потом не отмоешься. Все Управление смеяться будет. — Он облегченно вздохнул. — Кажется, отпустило…
— Ты бы, Игорь, все-таки к токсикологам сходил, показал им этот… гименофор складчатый.
— Поганка бледная, Николай Андреич, — уточнила Скрипковская.
— Узнаешь там сразу, что и как. Катерина, проводи Игоря Анатольевича, чтоб не потерялся.
— Сам дойду, — буркнул Лысенко.
— Маша! — позвал капитан от двери.
Марья Васильевна Камышева, не отрываясь от окуляра микроскопа, махнула рукой.
— Маша! — еще раз, уже тише, позвал Лысенко. — Гостей принимаешь?
— Иди ты, Лысенко, сам знаешь куда. И без тебя завал. Ну не могу я без очереди, даже не проси. Приходи завтра.
— Завтра меня схоронят, — мрачно заверил Камышеву капитан, держась за косяк. — Я к тебе как к другу пришел, а ты меня прогоняешь. На похоронах плакать будешь, каяться, а будет поздно.
— Слушай, надоели твои приколы хуже… Ой, а что это ты такой бледный? Аж зеленый? — Маша наконец оторвалась от микроскопа. — Ты чего, Игорек?
— Что у тебя есть по грибам? Я в библиотеке взял, но что-то не пойму ни черта. — Лысенко протянул ей атлас.
— А зачем тебе грибы? У вас что, опять труп?
— Похоже, скоро будет. — Лысенко вяло помахал рукой. — Я вчера грибов поел, а сегодня мне что-то… того. Хреново мне очень, Машунь. Я как человека тебя прошу.
— Каких ты грибов поел, горе мое?
— Жареных, Машунь. Белых. Вот таких примерно. — Капитан раскрыл атлас на заложенной бумажкой странице с поганкой бледной.
— А где ты их взял? На рынке?
— На каком рынке! Сухого корочкой питаюсь, ты ж знаешь, Машунь. Работы невпроворот. Некому меня накормить, согреть, так сказать, женским теплом…
— Трепло, — беззлобно сказала Камышева. — Тебе жениться давно надо, чтоб не жрать что попало. Ты лучше говори, где эту гадость взял. А то смотри, и до больницы не доедешь.
— Я вчера на труп выезжал, так там в посадке грибов этих самых — видимо-невидимо. Дожди же были, — начал рассказывать капитан. — А сейчас тепло. Участковый говорит, бабы собирают. Ну, я и набрал полный пакет, а дома поджарил. С лучком. И съел.
— Все съел? — поинтересовалась эксперт.
— Все, — вздохнул капитан. — Ты посмотри еще раз, Маш. «Гименофор складчатый» — это как?
— Не бойся, на тебя не перейдет. У тебя, по слухам, с гименофором все в порядке.
В глубине комнаты прыснули. Лысенко покрылся пятнами сложноидентифицируемого цвета.
— Ты проверь, Маш, — еще раз попросил он натужным голосом.
— Старая я уже проверять. Лет пятнадцать назад я бы, может, и проверила…
За стеллажами, перегораживающими комнату, дружно захохотали. Лысенко раздулся как индюк.
— Як тебе пришел за советом, а ты… Может, мне в санчасть сходить?
— Ладно. У тебя конкретно какие симптомы? — спросила Камышева, влезая на стремянку и деловито роясь на стеллаже. — Понос, рвота? Температура? Онемение конечностей? Замедленный пульс, холодный пот? В обморок не падал?
— Понос у меня. — Лысенко понизил голос, чтобы подслушивающим не было слышно. — Ну просто ужас какой-то. Не знаю, как и на работу доехал. Буквально каждые пятнадцать минут. Хорошо, что хоть в метро туалет есть. — Он покосился в сторону, но за стеллажом было тихо: там внимали рассказу капитана. — И тошнит, кажется. А больше вроде ничего, — подумав, сообщил Лысенко.
Маша, забравшись на самый верх стремянки, согласно кивала, отчего стремянка под ее полным телом скрипела и шаталась.
— Вот! — Она вытащила на свет божий огромный том. — Я тебе по секрету скажу, Лысенко, только ты больше никому не говори, ладно?
— Лады, — согласился заинтригованный капитан.
— Все грибы съедобные…
— Да ну! — удивился Лысенко. — Так что, можно не беспокоиться?
— …но некоторые — только один раз.
За стеллажом захихикали. Глядя на вытянувшееся лицо капитана, Камышева смягчилась.
— Это самый полный, — сказала она, слезая со стремянки и протягивая фолиант. — Давай смотреть. Ты хорошо помнишь, как они выглядели?
— Да грибы как грибы. Я в них не разбираюсь.
— Зачем тогда ешь, если не разбираешься? Смотри: этот? Этот? — Она перелистывала страницы.
— Похож, похож, — согласно кивал головой Лысенко.
— Слушай, так дело не пойдет. Ты на все сразу киваешь. Может, в больницу все-таки тебя отправить, промыть желудок? Нет, желудок промывать поздно, — вздохнула она. — Если токсин был, все уже давно всосалось в кровь. Ты ж небось их еще и под водку употребил?
— Само собой, — пожал плечами Лысенко.
— Теперь только под капельницу.
— Маш, я к тебе как человек к человеку, а ты сразу — желудок промывать, под капельницу! У меня дел навалом. Мне отчет, между прочим, сдавать. Можно ж какими-то народными средствами?
— Ты же только что умирать собирался? — напомнила ему Камышева. — А теперь — народными средствами. Из народных средств ты только водку признаешь! — Она рассердилась. — Слушай, ты чего вообще приперся? Морочишь мне голову! У меня, между прочим, тоже работа срочная. С утра на меня все насели! Всю жизнь работа срочная, всю жизнь завал, дома борща некогда сварить, а они грибы жрут! Возле трупов собирают! Пластинки внизу какие были — розовые или белые? Не помнишь? — Маша снова открыла свой талмуд. — На ножке пленка была? Хлопья на шляпке? — Она показывала ему все новые и новые фотографии, пока Лысенко вконец не запутался.
— Да почем я знаю! — рявкнул он. — Они в пакете все переломались! Я их помыл и пожарил. И все.
