За время его прогулки Карина успела покончить с тюльпанами, протереть мебель от пыли и затопить печку. Поленья в топке потрескивали, и в доме было тепло и уютно. Настолько уютно, что за обедом возник вопрос, не остаться ли здесь ночевать.
Адвокат колебался: особо срочных дел в городе не было, в конце концов здесь имелся под рукой телефон, и он сам толком не мог понять, что же его подталкивает к отъезду. Скорее всего виной тому был новый сосед, свежеиспеченный предприниматель, внушавший Александру Петровичу определенную антипатию. Не то что бы он почувствовал потенциальную опасность — тогда бы и его самого, и жены здесь уже и духу не было, — ему казалось, этот человек может стать источником беспокойства.
Как часто случалось с адвокатом, когда он колебался в принятии решений, это сделала за него судьба. С улицы донеслось урчание автомобильного двигателя, и, подойдя к окну, Александр Петрович опознал машину соседа, жившего через дорогу, точно напротив Самойловых. Знал о нем адвокат немногое. Его фамилия была Зильберштейн, и он всю жизнь простоял в СКБ за кульманом, конструируя подъемные столы для морских ракет. От этого занятия его спина сгорбилась, глаза выцвели, а лицо стало безразличным и пепельно-серым. У него была больная жена и красивая дочь. Со временем, соответственно законам природы, жена умерла, дочь вышла замуж и уехала за границу, а сам он, став пенсионером и с трудом сводя концы с концами, поддерживал, как умел, порядок в городской квартире и на даче, где еще витали смутные воспоминания о том времени, когда он чего-то хотел и чувствовал себя живым человеком. Подобно старой цирковой лошади, которая и на лугу ходит по кругу диаметром тринадцать метров, Зильберштейн, будучи ничем не занятым человеком, приезжал проведать свое имение исключительно по пятницам.
Открыв дверцу автомобиля, он выдержал паузу, словно оценивая качество наружного воздуха, медленно подошел к воротам, отворил их, вернулся к машине и, выдержав еще одну паузу, въехал на свою территорию.
С этого момента, до появления Зильберштейна в доме адвоката, прошло минут десять, потому что Самойловы успели выпить по бокалу красного сухого вина и съесть искусно приготовленный Кариной лангет, когда услышали громкий и нервный стук в дверь.
На Зильберштейне, как говорится, лица не было. Из его речи, состоявшей в основном из междометий и приступов кашля, следовало, что у него в доме, точнее, под домом, в подполе, труп.
— Вы уверены, что это именно труп? А не пьяный, к примеру?
— А?.. Так как же… Конечно, труп… Он давно там лежит, то есть я так думаю… И люк в подпол был закрыт…
— Закрыт? А почему вам пришло в голову его открыть? Не успели приехать — и сразу в люк?
— Почему?.. Почему… Мне показалось, запах… будто странный какой-то…
— Запах тления? Зимой… маловероятно.
— Нет… я же говорю, показалось… нет запаха, нет. — Он резко дернул головой, и очки с его носа упали на пол, после чего, неловко скособочившись на стуле, он стал беспомощно шарить рукой по полу, пока Карина, сжалившись над ним, не помогла ему в поисках.
— Это все, что вы хотели мне рассказать? — как показалось Карине, суховато спросил адвокат.
— Ну да… а что же еще… на что вы, собственно, намекаете? — Зильберштейн совсем разволновался и, уже надев было очки, снял их и стал протирать платком.
— Вам следует, прежде всего, успокоиться. — Налив в фужер основательную дозу коньяка, Александр Петрович поставил его перед гостем.
— Что вы, что вы, я вообще не пью, — затрепыхался тот, но, внезапно смирившись, выпил содержимое бокала залпом. Закусив и откашлявшись, он и вправду несколько успокоился.
— Может быть… может, мы вместе пойдем и посмотрим?
— Нет, — решительно отказался адвокат, — лишние следы около трупа — всегда помеха для следствия, и к тому же… знаете ли… ведь я юрист, — он любезно улыбнулся, — мне трудно понять, как можно смотреть на труп бесплатно, без служебной необходимости.
Карина с трудом удержалась от удивленного возгласа, ибо любопытство было одним из главных свойств ее мужа.
— Я… я понимаю, — съежился Зильберштейн, — но что же мне делать?
— Как, что делать? Немедленно сообщить в милицию.
— По «ноль-два»?
— Именно так. Наш телефон в вашем распоряжении.
Как только гость удалился в соседнюю комнату к телефону, Карина спросила шепотом:
— Почему ты отказался пойти к нему? В чем дело?
— Он темнит. Что-то недоговаривает. А я «в темную» не играю. — Чувствуя, что у нее на языке еще целая серия вопросов, он положил свою ладонь на ее руку, давая понять, что сейчас следует воздержаться от обмена мнениями.
Зильберштейн вернулся от телефона с обескураженным видом. Он был уверен, что при слове «труп» с места сорвется целая стая расторопных детективов и с воем полицейских сирен помчится к нему. Вместо этого ему сказали:
— Ждите. Соединяем с Зеленогорском.
Он стал добросовестно ждать, но дождался только сигнала «занято». Со второго захода его соединили с местным отделением милиции, где долго не снимали трубку. Наконец, ему удалось изложить свое заявление дежурному, который раздраженным голосом сообщил, что сейчас все бригады заняты и его трупом — ему так и сказали: «вашим трупом» — займутся в семь утра.
Управление дальнейшим ходом событий Карина взяла в свои руки:
— Ну что же, все ясно. Мы остаемся здесь до завтра. Вы, — она повернулась к Зильберштейну, — будете ночевать у нас.
У адвоката вызвало чуть заметное, ему самому непонятное беспокойство то, что свою речь она завершила фразой, уже слышанной им сегодня:
— С соседями надо ладить.
Зильберштейн, помявшись, сказал:
— Я не знаю… может, это неважно… я не запер дом, и люк остался открытым. Мне бы не хотелось идти туда одному.
— Вы боитесь, что вашего постояльца украдут? Или, что он сам убежит? — засмеялся адвокат. — С первым вариантом я сталкивался, но о втором не слыхал ни разу.
— У меня и машина не заперта…
— Вот об угонах автомобилей я слышу постоянно. Могу сходить с вами.
Карина вызвалась пойти с ними — отчего не прогуляться перед ужином, и они, заперев машину, еще прошлись по своей улице, демонстративно остановившись и обмениваясь громкими репликами около бывшей академической дачи, которую упорно продолжали называть в разговоре домом Курбатова. Но хотя дом был освещен, никто не поддался на их наивную провокацию, и бдительный Гарри никак себя не проявил. Да, дело было исключительно в микробусе…
После ужина, чтобы скоротать время, включили телевизор. Шла программа новостей: показывали захват террористов в южном аэропорту, затем выступление американского президента. Александр Петрович смотрел вполглаза, рассеянно, помешивая в стакане чай, но внезапно заинтересовался репортажем о прибытии в Москву делегации немецких, голландских и бельгийских полицейских. Группа высокопоставленных чинов полиции — их оператор взял крупным планом — деловито направлялась от трапа самолета к поджидавшим их машинам, а позади скромно двигалась стайка людей неприметных, одетых в штатское. И вот в этой группе адвокат обнаружил своих старых знакомых — полковника Багрова и человека, которого он знал как господина Ленски. Оба были сотрудниками Интерпола, и Александр Петрович недоумевал, как и зачем они затесались в эту делегацию. Чего доброго, опять впрягут его, Самойлова, в какую-нибудь работу. Он почувствовал легкий, но неприятный холодок в спине, и в его памяти возник занудно-назидательный голос Ленского:
