— Значит, мафия превратилась в кучку благообразных республиканцев, ты это хочешь сказать?
— Я хочу сказать, что все меняется. У нас другие связи, новые друзья. Образ мыслей другой. Но есть люди, которые остаются прежними. Я вот прежний. Ну, не полностью, конечно. Я тоже иду в ногу со временем. Но не разгоняясь. Мне нравятся старые времена.
— Бруно? Не, он вообще не меняется. Делает, что делал. Что раньше, что теперь. Кому-то это нравится, кому-то нет. У тебя ко мне все?
— И сейчас хочу.
— Вот у него и спросишь. Я все, что мог, рассказал. Мы ведь, умник ты эдакий, финансовых академий не кончали.
— Он тебя сам найдет.
— Скоро, — пообещал Рубинелли. — Очень скоро. Можно мне теперь обратно к столу? Пока мы тут болтаем, от торта одни крошки останутся. Родня жены, чтоб их!
32
На обратном пути от аэропорта до дома Реджина включила карманный компьютер. Джастин сидел с закрытыми глазами, запрокинув голову на спинку. Однако когда Реджи сказала, что на ее запросы пришел ответ (не только по тем пунктам, которые он просил ее проверить, кое-что она выясняла по собственной инициативе), Джастин открыл глаза и посмотрел на нее, не поворачивая головы. Она зачитала присланную информацию. Джастин моргнул, давая знать, что он понял и что для него это, как и для нее, полная неожиданность.
Такси остановилось, и Реджи вылезла, чтобы довести Джастина до дома. Он отказывался, но вяло. Разговаривал теми же отрывистыми фразами, что и до этого. Объяснил, что устал и отправится спать, на что Реджи ответила:
— Хорошо. Но я никуда не пойду.
— Реджи…
Он понял, что возразить ему нечего.
— Буду спать на диване. Не надо тебе сейчас оставаться одному.
— Я в норме.
— Тебе сегодня пришлось убить человека, Джей. Это жутко, и ты еще до конца не отошел, сам знаешь, так что до нормы еще далеко.
— Ладно. Может быть…
Он, кряхтя, откинулся на спинку дивана, и Реджи поняла, как ему сейчас больно. Она встала и налила по стакану односолодового виски себе и ему. Джастин сделал маленький глоток, поморщился, как будто обжег губы, но потом довольно прикрыл глаза, а открыв, сделал еще глоток.
— Странный ты, — сказала Реджи. Он не ответил, только посмотрел на нее. — Куришь травку, спишь с замужними женщинами, не против экстремального секса — это я по собственному опыту.
Он отхлебнул виски, на этот раз побольше.
— Все как у всех. Может, чуть веселее.
— Тебе ведь приходилось убивать.
— Тебе тоже, — медленно проговорил он.
— Но я после этого не могу спать спокойно. А ты?
— Сплю. Бывает, что вскакиваю посреди ночи. Но не поэтому.
— Ты полицейский. Стоишь на страже порядка и морали. Поэтому, что бы ни случилось, ты остаешься человеком порядочным.
— Я не стою на страже морали. Я охраняю закон. Это разные вещи.
— Значит, ты не думаешь о порядочности?
— Думаю. Постоянно.
— Как по-твоему, у меня совесть чиста?
— Об этом я не думаю.
— Не верю. Для тебя такие вещи принципиальны.
— Может быть.
— А ты? У тебя чиста? Третьего не дано, да или нет?
— Ладно, да. Относительно. Да.
— Тогда объясни.
— Что значит порядочность? Но это мое личное мнение, учти.
— Ну?
— Дисциплина.
— В смысле?
— Для меня — дисциплина. Делаю, что считаю нужным и правильным, пока это необходимо. Пока не пойму, что переступаю черту. Тогда дисциплина заставляет меня прекратить.
— А если так и не поймешь, что перешел черту?
— Тогда не прекращаю.
Она осторожно поцеловала его в губы. Он не ответил. Но и не отстранился. И не закрыл глаза.
Она поцеловала снова, на этот раз настойчивее. Тогда он ответил. И, обвив ее голову рукой, притянул поближе. Он чувствовал ее горячее дыхание на губах, запах ее тела с капелькой духов.
— Я не такая дисциплинированная, — прошептала она.
— И хорошо, — ответил Джастин. — Мне не хочется прекращать.
Ему пришлось опереться на нее, когда они поднимались в спальню.
Она устроила его поудобнее, аккуратно уложив на спину, и начала нежно целовать, стараясь не задеть ребра, повязку на руке и швы на лице. Она целовала его в грудь, в шею, в здоровую щеку и губы. Поцелуи становились все более страстными, она проникла языком ему в рот. Осторожно снимая с него одежду, Реджи увидела огромные синяки, оставшиеся после недавнего побоища. Потом так же медленно и не спеша разделась сама. Ей не хотелось резких движений, пусть Джастин успеет насладиться. Она дала ему рассмотреть свое обнаженное тело в полный рост, потом вернулась в постель, и он провел здоровой рукой по ее лицу, шее, по спине. Они снова слились в поцелуе, она оседлала его, и когда оба начали двигаться, услышала стон. Но по глазам она поняла, что это не от боли, и они продолжили. Все завершилось довольно скоро. Обессиленная, Реджина поняла, как сильно хотела его, как ей это нужно было, именно с ним. Она посмотрела на него, собираясь сказать это вслух, но увидела, что все-таки сделала ему больно, заставила слишком напрячь силы.
— Прости! Прости меня, пожалуйста! — воскликнула она.
Но Джастин притянул ее к себе забинтованной рукой и успокоил:
— Все хорошо, не волнуйся.
— Тебе же больно! Я не хотела.
Она потянулась за таблетками, которые им дали в больнице. Попыталась открыть, но Джастин забрал их. И зашвырнул в дальний угол. Пузырек покатился по полу и стукнулся о стену. Джастин прижался губами к краю Реджининого уха и прошептал:
— Еще!
Она удивленно посмотрела на него, начала качать головой, чтобы сказать: «Не надо, тебе это вредно», но он прошептал:
— Хочу тебя опять.
И начал двигаться, медленно. Она видела, что ему по-прежнему больно, но видела и другое: ему хочется, он очень хочет ее, и она тоже начала двигаться. Реджи старалась быть как можно внимательнее, не давая выхода страсти, боясь повредить Джастину. Он приподнялся и, притянув ее к себе, приблизил губы к самому ее уху.
— Боль — это хорошо, — прошептал он. — Это значит, я еще жив.
