Книга Отягощенные злом - Александр Афанасьев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 83
Что произошло в девяносто первом году?
На самом деле лица все те же, события во многом схожи, изменилось все очень мало. Вместо Первой мировой — Холодная война, которую Запад выиграть не мог и сам это признавал. Вместо военно-промышленной олигархии — сформировавшийся класс советской элиты, созревший для того, чтобы решить «проблему народной собственности», то есть прибрать ее к рукам. И интеллигенция. Совершенно та же самая интеллигенция. Ни к чему не годная, но считающая, что здесь ей недодают и недоплачивают. Ориентированная на Запад, слушающая радиоголоса. Профессионально ненавидящая и Россию, и русское общество и с радостью хватающаяся за любой неприглядный факт, чтобы пнуть, да побольнее. Искренне считающая, что «здесь ничего уже не исправить» и потому надо начать с разрушения всего, да до основания. И очень смутно представляющая, как смутно представляли это вырвавшие у Его Величества штурвал февралисты, — а что «затем»?
Девяносто первый год — это опять-таки не народное восстание, не результат экономического кризиса, не требование «свободы» со стороны народа. Это повторение Февраля, не буквальное, но все же восстание элит против их положения в обществе, поддержанное прозападной частью советской интеллигенции. Оно началось тогда, когда во власть пришел М. С. Горбачев и привел во власть группу «февралистов». Этим на доведение страны до состояния хаоса потребовалось шесть лет, но до хаоса они страну все-таки довели. Не до такого тяжелого, как в семнадцатом, войны не было. Но достаточного, чтобы разрушить страну. Б. Н. Ельцин в данном случае сыграл — пусть хуже оригинала — роль В. И. Ленина, который подобрал власть и попытался спасти все, что можно спасти. Кто сомневается, вспомните, что вопрос тогда стоял об отделении не только союзных республик, но и об автономии всех автономных областей и крупных частей РСФСР — то есть о развале СССР не на пятнадцать, а на куда большее количество кусков.
Элита, как и в семнадцатом, решала свои, конкретные задачи, и, в отличие от Февраля, ей удалось их решить практически все. Элита решала задачу собственного умножения — ей это удалось, сейчас в России больше чиновников, чем было в СССР, а ведь есть еще ставшие независимыми союзные республики. Если же подсчитать общее количество чиновников… это же ужас! Элита решала задачу приватизации собственности — она ее решила. Ведь если вдуматься, советская элита была, наверное, самой недоплачиваемой элитой в мире. У «Норникеля» тогда был не владелец — долларовый миллиардер из списка Forbes, — а всего лишь директор, и получал он, по сути, за ту же работу всего лишь зарплату, которую ему даже на «Волгу» с трудом хватало, не говоря уже о собственной стометровой яхте. Именно это: огромная и потенциально чрезвычайно дорогая собственность в сочетании с высоким уровнем ответственности советской элиты за нее — и при этом с чрезвычайно низкой рентой, которую элита получала — толкнула ее на выступление в девяносто первом. Что ж, задача перевода собственности из общенародной в частную и увеличения размера изымаемой ренты решена с блеском. Кто-то в этом сомневается?
И снова не меньшую, а подчас и большую роль в провоцировании катастрофы играет интеллигенция. Которая не получает за это ничего материального, но упорно, раз за разом тянет нас (и себя) в трясину. Ни в одной известной мне стране мира нет прослойки общества, подобной русской интеллигенции. Прослойки, сочетающей жизненную беспомощность и бесполезность с чудовищным потенциальным вредом, какой она может нанести стране.
Я пишу это для того, чтобы вы поняли: семнадцатый год не был предопределен ходом истории, как и девяносто первый. Российская Империя могла остаться существовать в семнадцатом и стать действительно мировым лидером, без ГУЛАГа и бойни Второй мировой. Можно было пройти индустриализацию, не загоняя полстраны в лагеря и не заставляя работать за миску баланды. Можно было решить и земельный вопрос, проблему аграрной перенаселенности центра страны — без всего ужаса коллективизации и раскулачивания, без гражданской войны, без голодающего Поволжья и вымирающей от голода Украины. Можно было навести порядок в стране — без сивого бреда сталинских процессов, без кровавой бойни тридцать седьмого года, когда вышедший из-под контроля НКВД объявил войну стране, уничтожая людей десятками и сотнями тысяч, без половины страны, прошедшей через лагеря и привнесшей лагерную культуру в нормальное общество. Можно было и воевать по-другому — без предателей в генеральских погонах, без сданного через неделю войны Минска, без ада Невского пятачка, где трупы лежали в несколько слоев, а немецкие пулеметчики сходили с ума, без стреляющих в спины комиссаров и атак волнами на немецкие пулеметы до последнего русского солдата. Будущее не было предопределено — ни в семнадцатом, ни в тридцать седьмом, ни в сорок первом, ни в девяносто первом. И, наверное, весь двадцатый век, горестный век нынешней изверившейся, уставшей России можно вместить в несколько горьких слов: хотели как лучше, а получилось…
Я хочу, чтобы вы понимали еще и вот что: Империя, о которой я пишу, тоже не без греха. В ней никуда, к сожалению, не делись ни интеллигенция, готовая, как бродячая собака, в любой момент больно укусить, ни военная и промышленная элита, у которой есть и свои, не совпадающие с народными интересы, ни предатели в погонах, которые всегда знают, как лучше, но никогда не предполагают, «как всегда». Но бог хранит Россию, ведь верно?
Дорога на Гельсингфорс
К сожалению, и Дарья, и Малена были теми, кем они были: двадцатилетними на момент трагедии пустышками, видящими только то, что они хотят видеть. Они были влюблены — и поэтому не задавали относительно своих кавалеров тех вопросов, которые стоило бы задать. И они не были сотрудницами спецслужб, иначе бы увидели то, что надо было видеть. Например, скачанные и сброшюрированные книжечки, содержащие комментарии об Исламе, были запрещены, так как содержали экстремистские высказывания. Оба молодых человека, особенно Магомет, очень неохотно выходили с девушками в свет и боялись посещать те места, где были солдаты и моряки. Их можно было понять: у тех же «морских котиков», диверсантов фотографическая память на лица и кто-то мог вспомнить Магомета. Правда, у него тогда была борода, но была еще и приписка под портретом: «Особо опасен. Взять живым или мертвым». Ему было не двадцать пять, а двадцать девять лет. И он был не сыном шахского полковника, который был растерзан разъяренной фанатичной толпой на стадионе, а сыном судьи шариатского суда. Сам судья скрыться не смог, привычка записывать вынесение смертных приговоров на видео для последующей трансляции по телевидению его подвела. Оценив представленные доказательства, военный трибунал признал «богослова» виновным в многочисленных убийствах, совершенных в составе организованной преступной группы «Армия Махди», и приговорил к смертной казни через повешение. Сын сначала мстил за отца, совершая террористические акты против русских, а потом ему удалось легализоваться по документам сына человека, которого убил его отец, и попасть в Санкт-Петербург. Сюда он приехал со вполне конкретной целью — убить Его Императорское Величество.
А девушки… тут надо сказать еще кое-что, что поможет прояснить ситуацию и понять, почему две красивые девушки, вместо того чтобы устроить себе выгодные партии и блистать в свете, «повелись на плохое». Примерно с 1870-х годов, с той поры, когда разночинцы убили Его Величество Александра II Освободителя и сын его Александр III развернул беспощадный полицейский террор и провокацию против разночинцев, в обществе сложился класс образованных людей, который все это время, все полтора века, вел войну против государства и Престола, готовый поддержать любые начинания его противников. Когда в пятом году русские моряки умирали в Желтом море, петербургские студенты слали поздравительные телеграммы… японскому микадо. Начиная с того момента, как в России появилась массовая, регулярная пресса, значительную ее часть составляли издания, которые не информировали читателя о происходящем в России и мире, а ставили задачу изобличить Престол, правительство, русское общество в как можно большем количестве смертных грехов. Когда в нулевых, в десятых, в двадцатых годах прошлого века по стране катился вал террора — в террористах были отнюдь не выходцы из рабоче-крестьянской среды. Тот же П. А. Кропоткин, один из основателей анархизма, был ни много ни мало князем! Точно так же и в «отрицательной среде» было немало детей высших чиновников, крупных купцов, дворян, предпочитающих нормальной жизни «уход в террор». И сейчас — та же Дарья… Любая любящая женщина очень проницательна, и, конечно, она, несмотря на свои девятнадцать лет, не могла не понимать, что с ее возлюбленным что-то неладно, и скорее всего, он исламский экстремист, а возможно, и террорист — то есть тот, кто восстал против Государства и Престола. Но… с детства она слышала, как отец в выходные ругает министра юстиции, товарища министра юстиции, судебных… иногда и Государю Императору доставалось, что они все делают не так и Россия их стараниями идет прямиком к пропасти. Но вакация заканчивалась, и отец возвращался на работу, где продолжал работать на этих «идиотов, олухов и кретинов», получая жалованье и надеясь на повышение. Так что к тому, что с режимом надо бороться, она была готова. И в отличие от отца Магомет был честным, он был намного больше мужчиной, ведь он не ограничивался приватными разговорами, он что-то делал. И потому Дарья любила его еще больше, ведь в этом возрасте все молодые люди очень чувствительны к лицемерию и лжи…
Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 83
Внимание!
Сайт сохраняет куки вашего браузера. Вы сможете в любой момент сделать закладку и продолжить прочтение книги «Отягощенные злом - Александр Афанасьев», после закрытия браузера.
