– Это вы каждый год присылали букет полевых цветов на могилу моего мужа? – прервала ее размышления старая дама.
Верити обернулась, пораженная, что герцогиня заговорила на столь неожиданную тему. Она удивилась еще больше, когда оказалось, что та успела пересесть в другое кресло, откуда ей было проще наблюдать за Верити.
– Да, это я присылала цветы, – призналась Верити после недолгой паузы.
– Так я и думала. Только вы могли до этого додуматься.
– Он любил полевые цветы.
– Ваш дядя очень вас любил, – вдруг призналась вдовствующая герцогиня. – Иногда мне казалось, что он любил вас больше, чем собственных дочерей.
Верити не знала, какого ответа ждала от нее старая дама, и промолчала. Снова отвернувшись к окну, она заметила вставленную в рамку фотографию красивого молодого человека. Лишь через некоторое время она поняла, что это был ее маленький кузен, которого она когда-то любила, как родного брата. Только теперь мальчик вырос...
Она спросила:
– Сколько лет сейчас Тину?
– В прошлом августе исполнилось двадцать восемь.
– Кажется, ему бы следовало уже жениться.
– Иногда он очень спешит с женитьбой. Но потом приходит к выводу, что терпение – лучшая добродетель.
Верити оглянулась на герцогиню:
– Хотите сказать, что отвергли всех девушек, которых он выбирал?
– Я хочу, чтобы он взял в жены ту, что полюбит его самого, а не его титул.
Верити горько рассмеялась:
– Странно слышать это от вас.
– Такого принципа я придерживалась всегда. Очень удачно выдала замуж дочерей. Сыну я тоже помогу.
Воцарилось долгое молчание. Но один вопрос очень волновал Верити, и она вдруг выпалила:
– Зачем вы приказали следить за моим сыном? Я хочу, чтобы это прекратилось.
– Он внук моей сестры. Неужели вы думаете, что приемный сын егеря получил бы место и Регби, не употреби я своего влияния? Или что его жизнь там была бы сносной, не распусти я слухи о его высоком родстве?
– Вы пользовались им, чтобы угрожать мне!
– Прошу прощения?
– Вы пользовались им, чтобы держать меня в узде. Боялись, что я распущу язык и признаюсь, кто я такая, и снова поставлю вас в неловкое положение. Но я никогда бы...
В гостиную вошел лакей. Верити оборвала свою тираду на полуслове.
– Прибыл мистер Сомерсет, мадам, – возвестил лакей.
– Отлично. Принесите чай и через две минуты проводите его сюда.
Когда лакей вышел, вдовствующая герцогиня указала Верити на японскую ширму в дальнем углу гостиной:
– За ширмой есть стул. Ждите там.
Казалось, прошла целая вечность, прежде чем в гостиной появился Стюарт. У Верити даже глаза заболели – так сверлила она взглядом выписанного нежными красками журавля. Наконец лакей назвал его имя. Верити стиснула руки и сунула их между колен – чтобы не дрожали, и стала прислушиваться к звукам шагов по полу гостиной.
– Ваша светлость, – тепло поздоровался Стюарт, слегка недоумевая. – Вы хотели меня видеть?
– Именно. Благодарю, что приехали так быстро.
– Удивительно, как вы узнали, где меня найти? Не каждый день я хожу к своим нотариусам.
– У меня свои секреты, мистер Сомерсет. Садитесь, прошу вас.
– Что-то срочное?
– Это дело я не хотела бы пускать на самотек.
– Я весь внимание, мадам.
– Искренне надеюсь, что так, потому что вам нужно внимательно выслушать все, что я скажу.
Кто-то вошел в гостиную и почти тут же вышел. Верити услышала звук льющейся воды – вдовствующая герцогиня разливала чай.
– До меня дошло, что у вас связь с кухаркой, – заявила старая дама.
Сидящая в дальнем углу комнаты Верити почувствовала, как Стюарт словно окаменел.
– Со всем почтением осмелюсь сказать, что эту тему я обсуждать не стану.
Верити было отрадно слышать, что его голос враз лишился теплоты.
– Меня не интересуют частные подробности вашей жизни, мистер Сомерсет, только их последствия для жизни общественной.
– Мисс Бесслер и я разорвали нашу помолвку, поэтому я не вижу ничего аморального в моей связи с кем бы то ни было.
– Но люди поймут иначе. Как только станет известно, что кухарка стала вашей любовницей, все, естественно, решат, что отвращение и негодование вынудили мисс Бесслер порвать с вами. Не стоит забывать; что ее отец пользуется огромным уважением в самых высоких кругах. Ваша репутация сильно пострадает.
Вдовствующая герцогиня говорила с такой убежденностью и материнской заботой, что Верити собрала в кулак всю свою волю, чтобы не впасть в отчаяние.
– Ясно, – настороженно заметил Стюарт. – Это было бы крайне прискорбно.
– Да, и не только для вас. Это удар по всем нам. Мистер Гладстон будет крайне огорчен, узнав, что вы скомпрометировали свой безупречный образ аморальным проступком. Он всецело полагается на вас, чтобы дать бой в нижней палате. У нас нет никого, кто мог бы сравниться с вами по части красноречия и влияния. Удар по вашей репутации снижает шанс – каков бы он ни был – выиграть голосование за принятие билля о Гомруле. Вы не согласны?
Какой смысл сжимать руки, смутно подумалось Верити, если она дрожит всем телом, как осенний листок на ветру?
– Нам осталось не так много времени, – продолжала вдовствующая герцогиня, не дождавшись ответа от собеседника. Она настаивала, убеждала, заманивала. – Вы не хуже меня знаете, каково положение. Ирландцы неспокойны. Они могут в весьма скором времени выйти из подчинения Англии. Это наша последняя возможность уладить дело миром, без кровопролития. Неужели какая-то женщина вам дороже благоденствия целой нации?
Последовало долгое молчание. Верити представляла, как герцогиня сверлит Стюарта взглядом, исполненная решимости одержать победу любой ценой.
– Неужели личное счастье человека действительно может губительным образом сказаться на благополучии многих? – спросил Стюарт.
Верити закрыла глаза. Он говорил очень спокойно, но Верити услышала в его голосе нотки смятения и недоверия.
– Да, может, – ответила вдовствующая герцогиня.
Сам Бог всемогущий не мог бы выступать с такой уверенностью и убежденностью. Верити поняла, что потеряла Стюарта. Горькие слезы полились из глаз. Герцогине было прекрасно известно, что его величайшая добродетель являлась также и его слабостью. Благородство характера проистекало именно из непререкаемого чувства долга...
– Вы правы, – согласился Стюарт. – Действительно может.
Слезы брызнули ручьем. После ирландского кризиса разразится следующий, бедствие за бедствием – государственный корабль бороздит неспокойные воды. Им не дождаться ни минуты покоя; моральный авторитет и стойкость Стюарта Сомерсета всегда будут кому-нибудь нужны.
