– Так командуй, ваше благородие, мое слово! – Фрол шутливо поклонился. – Мы теперь одной веревочкой повязаны.
– Вот, значит, как: распорядился! – Я продолжал смеяться. – Нет, голубчик, так мы не договоримся. Предлагаю следующее: ты и твои люди поступают в мое полное распоряжение. Приказам подчиняться беспрекословно. Добычу будем делить поровну по приезду в Ростов. По рукам?
– Выходит, ты будешь мне законным партюром?[169]– уточнил Федька.
Он ухмыльнулся и протянул руку:
– Уговор, согласен.
Среди бумаг покойного дельца мы отыскали предписание, подписанное самим генералом Романовским, начальником штаба Деникинской армии, в котором приказывалось всем начальникам станций и гарнизонов содействовать в продвижении состава полковника интендантской службы Суханова В. К., «выполняющего особо важное и секретное поручение Ставки». Это и был наш драгоценный пропуск.
Нашлось и новенькое полковничье обмундирование, несколько комплектов формы рядового состава Добрармии со знаками различия интендантской службы. Я облачился в полковничий мундир и приказал переодеться своим бандитам. Аркадий хихикал и острил на французском языке.
На рассвете поезд подошел к станции Купянск. Здесь наша локомотивная бригада должна была смениться. На путях – не меньше полусотни эшелонов, сумасшедшая беготня солдат, крики и брань. Строго приказав своей компании сидеть в вагонах и не высовываться, я отправился на разведку.
Через пару часов утомительной толчеи в здании станции из разговоров с офицерами стало ясно, что часть эшелонов двигается в сторону линии фронта для обеспечения контрудара, остальные в противоположном направлении везут раненых и многочисленных беженцев. В первую очередь пропускались воинские эшелоны, в промежутках, с большой волокитой и скандалами, отправляли составы «тылового направления». Рано или поздно мой паровоз должны были загрузить углем и водой, а вот получить локомотивную бригаду пришлось бы не скоро.
Я вернулся к своим и потребовал у Федьки выделить из богатства дельца золотой слиток, банку зернистой икры и шампанского.
– Да ты что, ваше благородие, с ума спятил? – Фрол округлил глаза. – За такой капитал можно новый паровоз заиметь!
– Паровоз – может быть, – согласился я. —
А кому прикажешь уголек в топку швырять?
Уложив в симпатичную корзинку дары, я пошел к станционному начальству. Размахивая предписанием Романовского, после ругани, посулов и угроз мне удалось-таки прорваться к коменданту. Бумага начштаба Вооруженных сил Юга России и щедрое подношение сделали свое дело: в течение ночи нас обещали отправить, правда с непременным условием, что к нашему составу прицепят пять санитарных вагонов.
Это тоже было неплохим пропуском, и я горячо поддержал коменданта. Срочно вызванного начальника санитарного эшелона я строго-настрого предупредил, что выполняю особо секретный приказ Ставки и не потерплю появления его подчиненных на своей «территории». Тот согласился.
Около четырех утра мой локомотив загрузили топливом. Битый час ждали бригаду. Наконец, я приказал Аркадию отнести коменданту ящик коньяку и полмешка бумажных денег. Не успел мальчишка вернуться, как появились железнодорожники, и был дан зеленый свет.
Та же история, только значительно «малой кровью», повторилась и на других станциях…
Не доезжая верст семидесяти до Горловки, наш машинист неожиданно дал протяжный гудок. Я выглянул в окно. Через степь к железнодорожной насыпи приближался конный отряд. Спешно созвав свою команду, я велел Аркадию выставить в окно пулемет и начинать стрелять, когда отряд подойдет ближе трехсот сажен[170]. Мои бандиты занервничали.
– У нас всего-то-навсего две пулеметные ленты! – орал, тыча в грудь Аркадия, Мотя-Одессит. – Или этот шкет собьет всю ораву?
Оторвавшись от бинокля, Федька доложил:
– Без погон. Как есть махновцы!
Он испытующе заглянул мне в глаза:
– Может, попробуем договориться с братвой, а?
– Бесполезно, – отрезал я. – Марш за мной на платформу!
Мы побежали к паровозу. Вся локомотивная бригада металась с лопатами от тендера к топке.
– Поддай, ребята! Уйдем от банды – озолочу! – крикнул я машинисту.
На прицепленной спереди к паровозу платформе я быстренько осмотрел полевое трехдюймовое орудие, проверил боеприпасы, приказал развернуть пушку в сторону неприятеля и поднести снаряд.
– Берите из ящиков слева, шрапнельные, – пояснил я моим «бойцам».
– Так ведь тут всего-то-навсего восемь штук! – возопил Мотя-Одессит.
Конники шли наперерез и были уже в полуверсте от нас. Раздался мерный стук пулемета: Аркадий начал стрельбу. Откуда-то сзади из окон санитарных вагонов затрещали винтовочные выстрелы, – забеспокоилась немногочисленная охрана санитарного состава. Выпустив два снаряда для пристрелки, я стал накрывать идущих в хвосте отряда всадников.
– Передние! Передние-то совсем близко! – кричал Фрол.
Когда вылетел седьмой снаряд, отряд начал откатываться. Федька утер мокрый лоб и с уважением посмотрел на меня:
– А я уж решил: пропадем, – улыбнулся он. – С тобой рядышком, ваше благородие, и впрямь в Бога уверуешь – второй раз нас спасаешь!
Мне вдруг стало ясно, какой властью, сам того не ведая, я стал обладать над Федькой и его шайкой: «А все-таки прав был покойный делец: уголовники не продадут, коли решили, что обязаны кому-либо по гроб жизни…»
Поезд нес меня по бескрайней степи. Никакие обязательства, правила и запреты уже не связывали меня с прошлым; я ощущал непостижимую доселе свободу, пусть эфемерную, недолговечную, но безмерную и опьяняющую…
Комендант станции Горловка, несмотря на предписание Романовского и подарки, предупредил, что сможет отправить мой поезд не раньше, чем через сутки. Вся честная компания предалась безделью и игре в карты на «доли» причитающейся каждому добычи. Федька наведывался в поселок, принося пищу и последние новости. К вечеру он притащил с собою разбитного брюнета лет тридцати, объявив, что это – его «киней во веки вечные», Фима-Габардин. Фрол пояснил, что Фима с шарагой кочует из Екатеринослава в Таганрог и что здесь, в Горловке, они по причине острых проблем с транспортом «встали на якорь прочно». Фима просил взять его в сотоварищи: «хошь до Таганрогу, а хошь – ваще, коли есть фартовые дела», – однако Федька кивнул на меня:
– У нас, Габардин, только атаману такое решать.
Аркадий многозначительно присвистнул, а Федькины жиганы согласно покивали.
Я согласился взять «Фимкину шарагу» «на борт» при условии безоговорочного подчинения. Вскоре к поезду подвалило дюжины полторы мужиков, откровенно жуликоватого вида. Компанию сопровождала нагруженная узлами телега с тремя весьма живописными юными «маркитантками».
