тысячи долларов. Кстати, так и не отдал, сволочь! А на следующий день осенило! Лупандер просто опередил меня, он сам раньше нас успел убрать Зайцева, очевидно, нанял киллера, а теперь подставляет Аллу. Мол, она и организовала это покушение. И я стал заметать следы, как вы уже догадались. Я взял у этой несчастной Карины заявление в адвокатскую коллегию. Представляете, эта дурочка еще хотела рассчитаться со мной натурой! Я написал ее почерком прощальное послание, подставив хитрожопого Лупандера. Ну а когда вы стали искать Аллу, арестовали ее, она уже имела козырь. Я ей рассказал, что у Лупандера ранения — фальшивые. И она выложила вам эту пикантную подробность в нужный момент… Так, ничего я не упустил? Да, конечно, мне надо было убрать и патологоанатома. И я разыграл спектакль с безутешным стариком, который отыскал своего непутевого сына-бомжа. Я нанес этому Василию филигранно точный удар в сердце. Кстати, этот факт должен был вас заинтересовать. Пожалел я мальчишку-санитара. А зря. А он так и не понял этого… Люди — неблагодарные существа! Вот, пожалуй, и все… — Иннокентий горько усмехнулся. — Подписался на три трупа!
— Вот только одно не пойму, как вам удалось украсть у меня паспорт? — спросил мрачно слушавший исповедь хирурга Зайцев.
— Я и не крал, — пожал плечами Ловейка. — Мне его Алла принесла.
— Что?! — Зайцев вскочил, опрокинув стул.
— А вы так и не поняли? — с сожалением произнес Ловейка. — Гениальный способ устранить мужа — это ее изощренная придумка… Я ведь ее очень любил, Аллу… Даже, может быть, и сейчас люблю. Да, мы встречались и в ресторанах, кафе, и однажды она предложила мне сделку. Первой частью был визит в гостиницу. Она царственно разрешила овладеть ею. А потом я пообещал, естественно, не бесплатно, а за пятнадцать процентов акций, исполнить ее сатанинский план, с которым она носилась полгода… Старина Эзоп был прав, когда говорил: «Не открывайся жене и не делись с нею никакими тайнами: в супружеской жизни жена — твой противник, который всегда при оружии и все время измышляет, как бы тебя подчинить». Но Алла Сергеевна пошла дальше…
А дождик скоро закончится!
У природы нет плохой погоды, каждая погода — благодать.
Э. Рязанов
Вдруг Зайцев рванулся к Ловейке, ухватил его за грудки и с легкостью оторвал от стула.
— Да я не верю ни единому твоему слову, нравственный урод, мокрушник. Что вы слушаете его! Он с Лупандером сговорился!
Баздырев и Куроедов бросились разнимать свару, насилу оторвали разъяренного Зайцева от хирурга, усадили на место.
— Борис! — рыкнул Баздырев. — Мы так не договаривались!
Ловейка мрачно глянул на Зайцева, вздохнул, неожиданно вытащил из кармана связку ключей, бросил на стол.
— Вы все равно будете делать обыск! В моем сейфе, на работе, обязательства, подписанные Аллой по поводу этих пятнадцати процентов.
Дверь снова распахнулась, на пороге стояла Полина. Куроедов внутренне сжался. Она обвела пристальным прокурорским взглядом присутствующих, сразу же интуитивно определила убийцу, подошла к нему и остановилась буквально в шаге.
— Этот? — тихим, но оттого еще больше пугающим голосом спросила она.
— Полина Ивановна, прошу тебя… — торопливо начал Куроедов.
— Не бойся, не трону.
Она посмотрела на Ловейку так, как могла посмотреть женщина и следователь в одном лице, как могла только Полина. Ее жгучий взгляд черных глаз не выдерживал никто: ни воры, ни насильники, ни убийцы. И даже сослуживцы не рисковали на психологическую дуэль взглядов с ней. Ловейка в эти пронзительно жуткие мгновения ощутил себя маленькой, грязной, злобной тварью. Не нужны были и слова. Опустив глаза, Ловейка понял все: он нанес этой ненормальной женщине страшную рану, и она будет врагом до конца его дней. Не сказав более ни слова, Полина повернулась и ушла — гордо и статно, как само правосудие.
Все молча проводили ее взглядами. Куроедов не смог сдержать вздоха облегчения.
Михаил, внешне не отреагировавший на выпад своего друга, неожиданно встал, подошел к нему, тяжело положил руку на плечо.
— Борис, как это ни дико для тебя, но все это — правда… — глухо произнес он. — Не хотел тебе говорить, но я прослушивал и разговоры твоей жены. По некоторым признакам я понял: она что-то затевает. Что-то грязное… Я могу представить тебе такие записи телефонных разговоров с милейшим хирургом, что ты поседеешь. У нее была кодовая фраза: «Когда мы наконец зажарим нашего поросенка?»
— Зря… Зря ты молчал, — тяжко выдавил Зайцев и опустил голову, будто испытал невыносимо жгучий стыд.
И вдруг измученная за день дверь баздыревского кабинета не приоткрылась, а распахнулась настежь! На пороге стояла Алла с безумно счастливыми глазами, за ней — усмехающаяся Аленка.
— Борис, люди видели тебя, сказали: ты живой, что ты в милиции!!! — Алла бросилась к мужу, краем глаза заметив поникшего Ловейку. — Какое счастье, что ты жив!
Увидев каменное лицо Бориса, Алла будто споткнулась.
— Борис, ты не рад мне? — упавшим голосом произнесла она, добавив горечи: — Если б ты знал, что такое похоронить любимого человека!
Зайцев продолжал молчать и смотрел, будто сквозь нее.
— Что случилось, Борис, не молчи… Ты стал чужим…
Алла испуганно огляделась. Все будто чего-то ждали…
— Ответь мне, Алла, на один вопрос, — после долгой паузы мертвенным голосом произнес Зайцев. — «Когда мы наконец зажарим нашего поросенка?»
Алла с ужасом перевела взгляд на Ловейку:
— Иннокентий, ты что, все рассказал?!
— Да, я все рассказал, — устало ответил Ловейка. — Ты это заварила, а расхлебывать — мне одному?
— Какой же ты идиот! — простонала Алла. — Вы все — идиоты! Все мужики — кретины… Борис, ну все не так было…
— Все не так было, когда я впервые тебя встретил! — отрубил Зайцев.
Он встал, шагнул к Алле, она взвизгнула, отскочила в сторону. Все напряглись, готовые пресечь безумную расправу. Но Борис не тронул жену, подошел к дочке, изумленно наблюдавшей этот спектакль, взял ее за руку.
— Пойдем, Аленушка, — просевшим голосом сказал он. — Ты больше никогда не увидишь эту злую тетю.
Алена прижала руку отца к щеке, и, не оглядываясь, они ушли.
Алла посмотрела вслед, бессильно рухнула на освободившийся после увода Лупандера стул, закрыла лицо руками и вдруг дико, по-животному расхохоталась. Трое мужчин, оставшиеся в помещении, в одном порыве встали и подошли к окну.
А на улице вдруг разразилась стихия: хлынул хороший добрый июньский ливень.
Свингер, обделенная мужским вниманием, тут же утихла.
А за окном, по улице, под дождем, шли двое: папа и дочка. Над ними сверкали молнии, разрывался гром, а на лужах лопались смешные пузыри.
Алена,
