хитровыделанным пройдохам типа Ярика и Димы Татарченко сделаю завтра прощальный реверанс ручкой.
— Теперь гони к индюковской хате. Помародёрствует там чутка. Где она хоть находится? — пробурчал зло Хвосту, когда вместе вышли из здания ИНИОН.
— На Смоленской площади.
Обиталище маньяка располагалось в красивом восьмиэтажном доме в стиле сталинского ампира со всеми присущими ему декоративными отделками, арками, карнизами и портиками. Хвост припарковался во дворе здания и повёл меня к нужному подъезду. Внутри мы будто оказались в сказке. Всё вокруг так торжественно-величаво. Стены и потолки расписаны живописью. Колонны, окна, балясины лестниц художественно декорированы. И как в такой красоте мог существовать этот моральный отброс?
Консьерж, лысый старичок с забавными седыми бакенбардами, увидел Хвоста и обрадовался:
— Здравствуй, Витенька. А Игоря Романовича дома нет. Что-то стряслось с ним. Мильцанеры в его квартире орудуют. Даже генерал сюда приезжал.
Поблагодарив словоохотливого дедулю, мы срочно повернули оглобли и потопали обратно к машине. Хвост поскакал покупать мороженку. Такой он у нас сладкоежка страшная.
Я сидел в машине и перебирал визитки. Лучшим вариантом для романтического вечера стала бы загадочная Мила, подруга дочки Брежневой. Не удалось нам обменяться тогда контактами, а звонить по такому поводу генсековне чревато. Имелся более простой вариант, кошерный — пересечься с Софочкой. Её толерантные родители вряд ли будут что-либо иметь против визита подающего надежды и по-еврейски смекалистого молодого человека. Осталось дождаться Хвоста, чтобы тот составил мне протекцию перед консьержем. Уличные телефонные кабинки вечно бывают заняты страждущими общения.
Глава 21
Среда, 19.03.1975 г.
Подвалил Хвост с довольной мордой, держа в лапах пару вафельных стаканчиков мороженого «Сливочное». Там ещё кремовая розочка наверху призывно так манит.
— Сейчас слышал, как твои новые песни исполняют, — заявил он, коварно скалясь.
— Кто исполняет? — не врубился я.
— Ты, то есть Токарев. На магнитофоне у пацанов местных. Клёвые такие песни. Я их ещё ни разу не слышал.
И Хвост пропел, пытаясь подражать токаревскому шансону:
— Только рюмка водки на столе. Ветер плачет за окном…
— Миня-гад! Чтоб ему свинину случайно съесть и ею же подавиться! — взвыл я, — Где этих пацанов искать?
— Чего их искать. Вон они сидят на лавочках на детской площадке, — озадаченно мявкнул подручный.
И действительно, в небольшом садике неподалёку, среди детских качелей и каруселей проглядывалась группа подростков мажористого типа, прикинутые в импортные куртяхи и джинсу. К ним то и дело подходили люди разного вида и возраста и, немного потусовавшись, отчаливали в обратном направлении. Мы с Хвостом с мороженками наперевес двинулись на детскую площадку. Оставшиеся там двое пацанов опасливо напряглись, но мы дружелюбно поздоровались и попросились послушать музон. Чернявый, шпанистого вида пацан с забавными кучеряшками оценивающе окинул нас взглядом и процедил:
— Покупать чего будете, или только слушать? Токарева, что сейчас звучит, за семёру уступлю. Осталось всего две кассеты. Больше его нигде сейчас не найдёте. На Самотёке вчера его по червонцу с руками отрывали. Даже махач там меж мужиков случился, когда кассеты закончились.
Из стоящего рядом на скамейке кассетника окрестности оглашала жекинская «Кукушка». Нет, никаким Токаревым тут не пахло, то есть мной. Явный закос кем-то под меня с оркестровочкой. Аранжировка песен была откровенно халтурной. Парни стопудово занимались фарцовкой записями на магнитофонных кассетах. Место очень выигрышное — в двух шагах от входа в метро «Смоленская», расположенного в торце индюшачьего здания. С другой стороны, проводить торговые операции под окнами высокого милицейского начальства — это высочайшая степень борзоты. Я просто офигевал от такого беспримерной наглости.
— … Ещё есть Высоцкий, Аркаша Северный, Машина Времени, одесситы, магаданцы, Роллинги, АББА, ЭЛО, Дип Пёрпл, Квин, Демис Руссос, Боб Марли, французы. По цене договоримся, — продолжал свой бубнёж фарцовщик.
— Пацаны, а кто всё-таки сейчас на плёнке у вас поёт? — проговорил я, находясь на своей волне.
— Ты чё, плохо слышишь? Дык это же Виктор Токарев! — другой фарцмен, блондинистый такой с длинным узким лицом, смотрел на меня, как на полного идиота.
— Это у тебя чего-то с ушами не то. Кто угодно на вашей кассете, но не Виктор Токарев, — отпарировал подачу.
Из-за угла здания появилось новая партия потенциальных клиентов, направлявшихся в нашу сторону. Чернявый заметил их и засуетился:
— Токарев это — не Токарев, нам похрену. Песни ништяковые и ништяково продаются. Не будете ничего покупать, валите тогда в свой колхоз к своим коровам.
Подошли четверо парней, один из которых показался мне знакомым. Фарца принялась деловито окучивать страждущих. Зазвучали песни Северного, Беляева и прочих блатных певунов.
— Можно взглянуть на кассету Токарева? — попросил вежливо чернявого.
— Ага! Один так тоже взял посмотреть и стреканул в кусты. Не догнали, — насупился тот, — Гони мани и рассматривай её себе, сколько хочешь.
— Да ты знаешь, кто перед тобой, собака ты кучерявая? — взвился Хвост, но осёкся, увидев мой кулак.
Мажорики проигнорировали выпад Хвоста, занимаясь клиентами. Я собрался было уходить, как вдруг тот парень, что показался мне знакомым, восторженно воскликнул:
— Чалый, Сомоса, дак это же тот самый музыкант, что на сейшене с «Машинами» концерты давал.
— А у тебя окуляры, случаем, не посбивались, Кефир? — засомневался чернявый, — У него же прикид, как у лоха колхозного.
— Да он это, точняк! — убеждал друзей Кефир, а после заговорил со мной, — Ох и классно же ты на весле рубишься. Извини, что сразу тебя не признал.
Мне тоже не сразу, но вспомнился Никифоров Саша, фанатеющий от творчества Макара и его команды.
— Было такое дело, — нехотя признался я на вопрос вожака фарцовщиков о моём участии на сейшене машинистов.
— Ну, тогда прощеньица просим у вас, чуваки, — заулыбался чернявый, — Санёк я, погоняло — Чалый. СанькА Кефира вы уже знаете. Вон того блондинистого пацанчика кличьте Сомосой. Тоже Санёк, между прочим.
Ответно представились и рукопожались, как положено при пацаньих знакомствах. Мне безоговорочно была вручена нужная мне кассета для осмотра. Покупатели, затарившись записями Аркаши Северного и ещё одной кассетой Токарева, уже чесали в обратном направлении.
На знакомом фоне руки, играющей на гитаре, крупными жирными буквами было написано:
