от случайных глаз спиной.
— Лё-о-оль, — протянул с вот этой же полуулыбкой, и бровь вздёрнул.
Я знала, что означает эта пантомима, да и стоял он довольно близко, чтобы почувствовать его вполне однозначный намёк.
— Игорь, — прошептала я, делая большие глаза, — ты с ума сошёл? Здесь же люди.
— Где ты видишь людей? — спросил он тихо, всё так же прижимаясь ко мне… тазом, и наклонил голову, отчего его взгляд встал таким, как сейчас.
Тогда у меня сорвало крышу, и холодная стена, по которой елозила моя спина и стукался затылок, и возможные свидетели того, что произошло дальше, совсем не волновали. И испорченное платье, на котором появились не подобающие случаю замятины и пятна, не огорчило, и то, что пришлось сбегать с бала, чтобы это скрыть. И следы от его сильных пальцев тоже не смущали — синяки, что так долго сходили из-за его отказа подлечить их магией. «Мою девочку заводят опасные взгляды? — насмешничал он, а я прятала глаза и закусывала от смущения губу. — Пусть покрасуются. Будут напоминанием и тебе, и мне».
Но только... та я была другой. Много чего случилось между нами и не между — тоже очень много. И да, я уже была не та.
Игорь снова сделал ко мне движение, даже не шаг, полшага.
— Стоять! – жестко скомандовала я.
И он остановился.
Удивился.
— Подожди, — сказала я мягче и улыбнулась.
Всё же это мой Игорь, мой, такой любимый, такой родной мужчина, ради которого я наплевала на мнение света и порвала с семьёй, обрекая себя на подлое существование, мужчина, который сводил меня с ума один взглядом, мужчина, которому, как я считала, я была нужна как воздух.
— Столько лет ты жил без меня. Я не была нужна тебе, — сказала я примирительно.
Он, напрягшийся было, снова расслабился, и опять переступил с ноги на ногу, снова приблизился ко мне, чуть-чуть, всего на полстопы.
— Но я-то тебе нужен, — и бровь взлетела вопросительно.
Ага. Значит, это он мне нужен? Интересно.
— Для чего?
— Вспомни, как мы сбегали ото всех в кабачок?.. — его улыбка стала чуть более настоящая, та, за которой был виден музыкант, что нежно любил свою скрипку, что кланялся с широкой искренней улыбкой полупьяной публике, сам полупьяный от музыкального экстаза, принимал овации и одобрительные крики.
Да, я помнила.
И слёзы, что катились из глаз от его игры, я тоже помнила.
И что отбивала ладони, аплодируя вместе со всеми.
И что уединялись мы в номере наверху и любили друг друга до одурения — тоже помню.
— А помнишь, какое вино мы пили с тобой «У дядюшки Гоби»?
Я помнила.
И что пьяная наша любовь была очень громкой, и что здесь же, в той же комнате, происходила другая пьяная любовь — дружки Игоря со случайными девками творили невесть что, а я закрывала глаза и стонала громче, чтобы не слышать, того, что делалось вокруг. И всё почему? «Лё-о-оля! — искушающий шёпот. — Надо всё в жизни попробовать. М?» А кто-то на улице кричал под окнами и бросал в наше стекло камни...
— А наши охоты?
Да, охоты я тоже помнила. И кровавую резню, которой они обычно заканчивались, и красные огоньки сумасшествия, что мелькали у Игоря в глазах, когда уже после он наваливался на меня, хорошо, если спереди, и что потом мне приходилось пить настойки, которые как-то тишком давал мне лекарь князя Роом-Шанда, зная натуру одного из своих пациентов.
— А помнишь, как ты утешала меня? Как спасала? Ну? Ты помнишь? — и снова этот взгляд, от которого я схожу с ума.
Должна была сходить.
Сходила.
Сходила раньше, но не сейчас.
И да, я всё помнила.
И то, как насильно напоил меня абортирующей настойкой, а потом болтал, отвлекая. И как я верила, верила, что всё будет хорошо, что чуть он меня отпустит, смогу своей малой магией противостоять этой настойке, нейтрализую её, сберегу дитя, убегу, спрячусь, как-нибудь проживу ради малыша со светлыми кудряшками.
Но...
Всплыло воспоминание о последнем поцелуе, когда волны страсти отхлынули, а дыхание стало успокаиваться. О таком сладком, таком тягучем, как малиновое варенье, поцелуе, который закончился внезапной болью, скрутившей внутренности. Это кулак Игоря впечатался в мой живот, убивая последнюю надежду, сминая все планы и уничтожая моё будущее.
Уничтожая того Игоря, которого я любила.
— Стоять! Ни шагу больше!
Он глянул с прищуром. Не поверил?
— Туника! — гаркнула я.
И белые пластины мелькнули и сомкнулись на плечах, делая меня неуязвимой.
— Всё правильно, девочка, всё правильно, Лёля!
— Где ты была, Всёля?! Я тебя звала!
— Ты должна была выбрать сама...
— Дура ты, хоть и Вселенная, — подумала я и тяжело вздохнула.
Игорь перестал улыбаться, и знакомый красноватый огонёк бешенства загорелся в его глазах, а рука... правая рука стала подниматься.
— Всёля, не подведи! Он маг такой мощи, какую редко встретишь.
— Ольга, вниз!
От неожиданности, от властности, прозвучавшей в этом окрике, от удивления, когда я узнала, кому он принадлежит, я упала ничком и только хлопала глазами, пытаясь сообразить, не показалось ли мне.
Нет, не показалось.
А дальше…
Дальше было страшное: сцепились два смерча, две огненных стихии, выжигая и взрывая всё вокруг, коверкая королевский сад и разбрасывая ошмётки деревьев, комья земли и клочья огня. Мгновения затишья сменялись новыми взрывами, а я только прижимала голову к груди и рефлекторно закрывала её руками.
И плакала.
Я знала, что сила Игоря огромна и, даже если Алессей выживет в этом бою, то погибнет от ран, нанесённых «наследством» его учителя. Так или иначе, но он всё равно погибнет.
И я плакала, прощаясь.
Наступившая вдруг тишина оглушила.
Почему так тихо? Может, у меня отказал слух? Это же центр столицы, королевский дворец. Где стража? Где палачи?!
— Ольга, можешь встать, — ко мне наклонился… Алессей и… Подал руку!
Здоровую, крепкую руку в темной перчатке. Знакомую большую ладонь, такую надёжную, я знала это, такую родную.
Легко опираясь на неё, я поднялась, боясь смотреть туда, где лежал труп Игоря.
— Его нельзя было убивать, — проговорила тихо, сдерживая прыгающие от слёз губы. — Он важный человек... Наследник.
— Ольга, этот человек важен лишь в глазах своего окружения. Ни он, ни его предки, ни потомки не украсят этот мир, — тихо прошептала Вселенная.
А потом
