– Да? – оживился Марат, подброшенный с кровати, словно пружиной. – Ее мужчина уходит на почтамт. Оставляет ее одну, голенькую, тепленькую… Мокренькую…
– С кошелкой, полной горящих угольев. – Ильяс шумно сглотнул слюну. – Думаю, она не станет возражать, если мы слегка притушим пожар. От нее не убудет. Полчаса нам хватит, как думаешь, брат?
– Нам пяти минут хватит, – пропыхтел Марат, не попадая от волнения ступнями в туфли.
– Вот только как быть, если она с двумя не захочет? Вдруг ей вздумается из себя целку строить?
– А пистолет на что?
– О! Правильно, брат, – обрадовался Ильяс, навинчивая на ствол «макарова» самодельный глушитель с кустарно сделанными отверстиями.
Чуть ли не поскуливая от нетерпения, горячие кавказские парни дождались, пока стихнут шаги вышедшего из номера соседа, досчитали для верности до ста и выскользнули в коридор.
* * *
Заготовленная для Хвата улыбка Алисы пропала даром. Ее стерла чужая пятерня, пропахшая луком и табаком. Толкнув девушку ладонью в лицо, Ильяс добавил ей ногой в коленную чашечку и прошипел:
– Так это ты, тварь, тут концерты устраивала? Ну, здравствуй. Не ожидала, что снова встретимся, да?
– Пошел вон! – потребовала Алиса, еще не до конца сообразив всю опасность происходящего. Пока что она реагировала на наглое вторжение, как реагируют большинство голых женщин, то есть скорее стыдливо, чем испуганно.
– У-тю-тю, какая сердитая, – захихикал спутник Ильяса, тесня Алису в глубь номера. – Разве с гостями так обращаются? И где твои хлеб-соль?
– Где радушие? – подхватил Ильяс, снова и снова растопыривая вонючую пятерню левой руки. Правая сжимала пистолет.
Сообразив, наконец, что сейчас нужно не наготу свою прикрывать, а жизнь спасать, пока не поздно, Алиса приготовилась заорать во все горло, но тут безжалостный удар в живот надолго лишил ее дыхания и способности передвигаться самостоятельно. Скорчившись, как при приступе аппендицита, некоторое время она видела перед собой лишь огромный кулак, унизанный перстнями, потом где-то за ним возникло чье-то расплывающееся лицо, потом ее голову приподняли за подбородок и насмешливо поинтересовались:
– Слушай, тебе за сегодня надрываться не надоело, а? Кричишь-кричишь… Оглохнуть можно.
Мозги Алисы соображали туго, и все же она поняла, что к ней обращается тот самый парень, который сидел за рулем во время поездки из Москвы в Чечню. Надо полагать, его звали Маратом: именно так обращался к дружку Ильяс. Бубнил, нависая над согнувшейся в три погибели Алисой:
– Вяжи суку. И рот ее поганый чем-нибудь заткни.
– Ну нет, рот мы ей затыкать не станем. Он нам еще пригодится, правда, красавица?.. А?.. А?.. – Наградив девушку парой оглушающих затрещин, Марат продолжал тем же дружелюбным, почти воркующим голосом: – А связать ее можно, почему бы не связать… Ей же самой лучше будет, если трепыхаться не придется, верно я говорю, красавица?
Его грубые пальцы вцепились Алисе в волосы, вынуждая ее распрямиться. Прошелестел, затягиваясь на шее, ремень. Зайдя девушке за спину, Марат намотал свободный конец ремня на кулак и рванул его на себя, как бы проверяя на прочность. Кругозор Алисы моментально сузился до черного пятна перед глазами. Ей показалось, что ее выгнутый назад позвоночник вот-вот хрустнет, не выдержав напора, но в этот момент Марат ослабил свой импровизированный поводок.
– Руки за спину, – скомандовал он, пожирая взглядом скрипичные изгибы женского тела, пойманного в петлю. – Давай сюда свой ремень, брат. Стянем ей локти потуже, чтобы не вздумала царапаться.
– Ага, сейчас, – обрадовался Ильяс. Он действительно взялся рукой за брючный ремень, на мгновение опустив неправдоподобно длинный ствол своего пистолета.
У Алисы не было ни сил, ни воли сопротивляться этим ублюдкам, выследившим ее в Моздоке, но она понимала, что другой такой возможности не будет. Нужно собраться. Нужно дать отпор. Девушка такого человека, как Михаил Хват, не имеет права расслабляться и получать удовольствие, как это рекомендуется делать большинству женщин, если изнасилование неизбежно.
Ее резко запрокинутая назад голова врезалась в улыбающиеся губы Марата. Пойманная сзади за локти, она подпрыгнула, выбросив вперед сведенные вместе ноги.
– Уп-п!
Ильяс, получивший неожиданный толчок в грудь, опрокинулся навзничь. Его пистолет издал странный звук, напоминающий механическое пуканье робота, если бы, конечно, роботы умели совершать нечто в этом роде.
Только тогда Марат сообразил, что в его распоряжении имеется тот поводок, с помощью которого легко укротить взбунтовавшуюся пленницу. Это был ремень, свободным концом которого парень поспешил завладеть опять. Постанывая от натуги, он уперся коленом в поясницу Алисы, затягивая петлю на ее шее.
Своими вылезшими из орбит глазами, сделавшимися большими и круглыми, как теннисные шарики, она увидела потолок с засиженным мухами плафоном и пулевой отметиной на одной из бетонных плит. Понимать, что это последняя картинка, которую суждено увидеть перед смертью, было ужасно обидно. Чувствовать, что твое тело волокут на кровать, торопясь надругаться над ним, было невыразимо гадко.
И Алиса больше уже не билась, не вырывалась, не сопротивлялась. Ее охватило полное равнодушие, испытываемое мухой, пойманной в паутину… антилопой, схваченной львицей… мышонком, угодившим в когти совы… Она решила, что пришло время умереть.
* * *
– Подохла, тварь, – огорчился Марат, скорбно кривя разбитые в кровь губы. Все произошло так быстро, что он не успел получить удовольствия. – Ну ничего, и такая сойдет, – решил он, жадно разглядывая мраморно-гладкое тело неподвижной жертвы.
– Ты ее задушил, придурок, – прокаркал Ильяс, размахивая пистолетом. – Ты предлагаешь мне поиметь дохлую суку?
– Какая разница? – пожал плечами Марат, испытавший нечто вроде легких угрызений совести. – Подергав для проформы уже бесполезный ремень, он снял его с шеи Алисы и принялся вдевать в брюки, глухо приговаривая при этом: – Какая разница? Никакой… Теплая, мягкая… Я же тебе не куклу из секс-шопа подсовываю.
– Я весь день мечтал о том, как кого-нибудь трахну, – трагически воскликнул Ильяс, стоя посреди номера. – Ты все испортил. Кого мне теперь поиметь? Может, тебя?
– Говори, да не заговаривайся, брат. Не нравится мертвая баба – не трахай. Но не смей оскорблять меня, не смей задевать мою мужскую гордость.
Ильяс хотел было дать достойную отповедь, но махнул рукой, расстегнул штаны и направился к кровати, бормоча:
– Ладно, извини, брат. Погорячился. Но ты тоже хорош. Не мог сдержаться?
– Не мог, конечно, не мог. Во-первых, эта тварь меня ударила, ты сам видел. Во-вторых, она бы обязательно закричала.
– Да, кричать она была мастерица, – вздохнул Ильяс, переворачивая бесчувственное тело на спину и трогая его стволом пистолета.
