я просто стою, уставившись на него и забыв о вежливости. Сердце трепещет.
– Тебе лучше присесть. – Хелен подводит меня к ближайшему креслу, будто заботливая тетушка, и вжимает меня в обивку, украшенную пуговицами. – Слышать это в любом случае будет тяжело, Сильви.
Я бросаю взгляд на Уолтера, который с суровым выражением на лице поправляет бабочку. В комнате будто резко падает давление, даже голова начинает болеть. Я вдруг чувствую, что этот визит может привести к совершенно непредсказуемым последствиям. Зачем я доверилась Хелен? Зачем пришла сюда?
– Папа и его домработница-психопатка по имени Мардж специально все это подстроили. – Голос Хелен дрожит от гнева. У нее под глазом пульсирует жилка. – Чтобы тебя нашли в лесу.
Даже африканские маски на стене кричат вместе со мной:
– Что?!
– Мардж отнесла тебя на тот пенек. – Хелен качает головой, будто сама не может до конца поверить в это. – Это она тебя там оставила. Твоя биологическая мать не нашла в себе сил совершить такое.
– Это какая-то шутка? – «Бросила меня и ушла». Только теперь оказывается, что это сделала не моя мать? Это сделала Мардж? Чертова Мардж. Комната начинает кружиться в зеленом свете ламп.
– Боюсь, что нет. – Лицо Хелен печально вытягивается. – Все остальные в то время ничего не знали. Совсем ничего. Пожалуйста, поверь. Большой Рите так никто и не рассказал, да, папа?
Уолтер приподнимает очки, которые оставляют по вмятинке с обеих сторон его переносицы.
– Верно. Хотя я опасался, что она сама догадается.
Мои мысли беснуются, как разозлившиеся дети.
Я готова вылезти из собственной кожи. Я не знаю, что сказать. Как поступить. Мне уже все равно, кто был жертвой, кто убийцей. Нужно скорее уходить. Но когда я пытаюсь пошевелить ногами, то обнаруживаю, что они превратились в бесполезное желе.
– После гибели Дона папа вышвырнул Большую Риту из нашей жизни. Самым жестоким образом. – Хелен гневно поджимает губы, превращая их в тонкую линию. – Добился особого судебного распоряжения. Ты ведь так любишь адвокатов, правда, папа? Грозился, что, если она посмеет дать интервью или вообще хоть кому-то рассказать о том лете, он уничтожит всю ее жизнь и втопчет в грязь ее имя.
– Вы… вы… – От ярости у меня кружится голова. – Ублюдок.
Уолтер поднимает руки, признавая поражение:
– В свою защиту скажу, что я тогда находился в еще более невменяемом состоянии, чем моя жена. Просто я тогда этого не понимал.
– Просто извинись уже, наконец, – холодно произносит Хелен. – Хоть раз в жизни, папа.
Уолтер склоняет голову. Его лысая макушка кажется хрупкой и бледной, похожей на страусиное яйцо в корзинке.
– Примите мои глубочайшие извинения, Сильви.
Я не могу на него смотреть – на этого сдержанного, самоуверенного человека, который считал себя выше правил и относился к младенцу как к кукле.
– Я эгоистично надеялся, что этот ребенок, в смысле вы – боже, как все странно в жизни, – поможет мне спасти брак. Исцелить мою прекрасную Джинни. – Все вокруг начинает казаться мне нереальным. Неестественным. – Я держался в стороне, даже когда вернулся из-за границы, и прятался здесь, в этой квартире, просто чтобы там, в лесу, в тишине и покое, она смогла привязаться к вам, к ребенку, которого ей так не хватало.
Чувствуя себя уязвимой, как облупленное яйцо, я снова пытаюсь подняться, но ноги все так же отказываются слушаться, и я падаю обратно в кресло.
– Сам я бы никогда не додумался до такой абсурдной идеи. Мардж подала все это как уникальный шанс, который дается раз в жизни, как… как великую удачу. – Он вгрызается длинными, худыми пальцами в свои морщинистые щеки. – Я совсем ничего не соображал.
Я сжимаю подлокотники кресла, как делает Кэролайн, когда попадает в турбулентность. Мне нужна Кэролайн. Зря я не сказала ей, что еду сюда. Она бы меня остановила.
– Нам нужно выпить. – Хелен начинает греметь бокалами на столике с напитками. Потом сует мне в руку джин-тоник. Я делаю глоток, чувствуя, как проскальзываю сквозь страховочную сетку, которую сама для себя натянула. И хватаюсь за все подряд, чтобы остановить падение.
– О вас Мардж почти ничего не рассказывала. – Уолтер поправляет очки на переносице большим пальцем. – Но я могу вам сказать, что ваша мать была молодой девушкой – лет девятнадцати, по-моему, – и очень поздно поняла, что беременна. Боюсь, она даже не знала полного имени отца. Какой-то моряк. Рожала она дома, втайне. С собственной матерью в роли акушерки, если я правильно помню. Они жили на другой стороне леса. Строгая религиозная семья. Совершенно нищие люди. Держались от всех в стороне. Но Мардж их знала – она всех знала, прикладывала для этого много усилий – и предложила решение проблемы. – Он морщится, и на его лице мелькает что-то похожее на чувство вины. – Сомневаюсь, что у нее был выбор – у вашей матери. В отличие от современных девушек.
У меня в бокале трескается лед. И внутри меня тоже что-то трескается. Меня охватывает безудержное желание протянуть руку в прошлое и забрать ребенка у всех этих людей – не только у деревенского семейства, в котором я родилась, но и у Харрингтонов тоже. В следующую секунду, когда глоток джина обжигает мне горло, я осознаю, что именно это и сделали мои родители. Вся правда заключается не столько в событиях того кровавого лета, сколько в маленьких ежедневных проявлениях любви, которые оставили мне в наследство приемные родители: то, что было создано, а не то, что утрачено. Я будто впервые в жизни рассматриваю в зеркале свое отражение.
– Уверен, ваша биологическая мать и была тем анонимным местным жителем, который обратился в полицию в ночь, когда погиб Дон. – Уолтер ненадолго умолкает, будто просеивая в памяти эти события. – Разумеется, планировалось, что к тому моменту она уже уедет. Уплывет на корабле.
– На корабле? – выдыхаю я. Джо.
– На круизном лайнере, – кивает Хелен, протягивая мне платочек. – Она работала на кухнях.
Эта мысль ранит мое сердце. Трудно представить более мрачное место работы, чем жаркий, забрызганный маслом камбуз, расположенный ниже уровня воды.
– Она хотела увидеть мир, – сдавленно произносит Хелен. – Так ведь, папа?
Он кивает.
– И в конце концов она добралась до Канады. Просто не сразу. – В его голосе слышатся раздраженные нотки. – Не по плану.
Канада. Вряд ли она смогла бы сбежать от своей семьи еще дальше. Интересно, простила ли она их когда-нибудь? Есть ли у нее теперь своя семья, добрый муж, взрослые дети? И рассказывала ли она им обо мне, или я осталась ее крошечным, бережно хранимым секретом?
– Но в то лето она
