Харитоновича. Сам бригадир спал сидя, сунув голову между колен: очевидно, как сел, так уж и не в силах был подняться, чтобы лечь на скамью, поставленную сварщиками рядом с ним.
Острой смесью махорочного дыма и тяжелых испарений мокрой одежды, разноголосым храпом было наполнено это низенькое подвальное помещение.
Однако недолго удалось Надежде погреться возле печки. Даже юбку высушить не успела. В подвал вкатился разгоряченный Чистогоров и поднял всех.
— Вставайте, хлопцы! Живей, братушки! — теребил он сонных, измученных людей. — Да побыстрее, не то поздно будет!
В ремонтной мастерской спешили грузить последние станки, торопились убрать подземный кабель, а людей теперь, когда многих уже отправили, не хватало. И Чистогоров вынужден был поднять тех, кого лишь полчаса назад сам послал хоть немного «перебить дремоту».
Но не только это заставило Чистогорова так настойчиво поднимать сварщиков. Что-то непонятное творилось в городе. Зловещая тишина воцарилась над новой частью Запорожья, и именно она-то и насторожила всех. Морозов дал приказ быть начеку, а сам помчался на машине в штаб дивизии, чтобы выяснить обстановку.
Вместе со всеми покинула бомбоубежище и Надежда. «Потом доспишь, — посоветовал ей Чистогоров, — а сейчас бодрствуй!» Однако теперь Надежду уже и не заставили бы спать. Всю усталость, которая так одолевала ее на солнце, как рукой сняло.
Какое-то странное беспокойство и еще неведомую тревогу вселили в ее душу видения в траншее. Из головы не выходил Василь, как будто все, что приснилось, было реальностью, и Надежду неудержимо тянуло домой. Тянуло хоть на минуточку заскочить в свою квартиру — может быть, там есть письмо! Она давно уже, наверное с неделю, не заглядывала в ящик.
Желание пойти домой было так сильно, что Надежда не обращала внимания ни на предостережения Чистогорова, ни на необычную возбужденность в цехах.
К вечеру Надежда уже не находила себе места. Она металась как в горячке. Что бы ни делала — нумеровала ли платформы, записывала ли в книгу груз, — мысли о доме не давали покоя, и Надежда тщательно выискивала повод вырваться и город.
Беспрестанно обращалась она к дяде, умоляла отпустить, выдумывала множество важных причин, даже солгала, будто забыла дома диплом, — и Марко Иванович обеспокоенно приложил руку к ее лбу.
— Не жар ли у тебя, дочка?
— Ой, нет, дядюшка, я здорова.
— Странно, — качнул головой Марко Иванович. — Так, говоришь, диплом забыла? А ну, подожди, кажется, Петро Степанович собирается в город.
И он, побежденный ее мольбами, пошел к Гонтарю, чтобы попросить взять с собой Надежду.
Разные бывают сновидения. Бывают совсем неожиданные, удивительные, непостижимо фантастические. Но в том, что привиделось Надежде, ничего не было удивительного и неожиданного.
Да и не у одной Надежды были такие видения. Ох, сколько их, обездоленных, овдовевших, жило такими мечтами! Сколько ждало, да еще и сейчас ждут, счастливого «воскресения» своих любимых! Но у женщин с тонкой духовной организацией, с нерастраченными чувствами бывает какое-то непостижимое предчувствие. Как будто мысли их на расстоянии перехватывают мысли близкого человека. Именно такое предчувствие сегодня охватило Надежду, не давало покоя, неудержимо влекло домой, и оно не обмануло ее.
Судьба Василя и в самом деле сложилась так, как представилось Надежде. Почти так же, как ей приснилось, он едва успел вырваться из подбитого и уже охваченного пламенем «ястребка». Израненный, измученный, долго скитался он во вражеском тылу, чащами и болотами пробираясь к линии фронта. Вот только Днепр переплыл он не так, как привиделось Надежде, — не на корягах, которые врезались ей в память, а на стенке арбы, найденной в клуне какого-то дядька, и не около моста, на виду, а внизу, по быстрине в районе плавней.
К счастью, у него сохранились документы, и в Запорожье его не задержали. Да в этой суете отступления никто на него и внимания не обратил. А в комендатуре ему просто повезло: совсем случайно встретился с тем чернявым политруком-авиатором, к которому в первый же день войны на аэродром приходила Надежда. Тот, проверяя билет Василя, увидел вклеенную в обложку Надину фотокарточку. И хотя ему было уже не до встреч и не до воспоминаний, однако он принял Василя, как давнего друга, раздобыл где-то для него шинель, пилотку, на ходу рассказал про встречу с Надеждой и даже отвоевал в комендатуре мотоциклиста, который переулками и Капустной балкой подбросил Василя до арки Шестого поселка.
Как раз в это время неподалеку от арки под стенами сожженного дома остановился на своей замаскированной грязью эмке и Гонтарь. Не дождавшись Морозова, который почему-то задержался в штабе дивизии, Гонтарь решил сам отправиться в разведку. Что-то уж слишком подозрительное творилось вокруг.
Низко над крышами время от времени появлялись «юнкерсы». Они чувствовали себя хозяевами в воздухе. Их не встречал ни единый «ястребок», не отзывалась ни одна зенитка.
Чтобы выяснить положение, Гонтарь отважился проскочить прямо к штабу берегового полка, который защищал входы в город и с которым у заводских была постоянная связь. КП полка за ночь переместился в Дом металлурга на проспекте имени Ленина — как раз на ту улицу, где жила Надежда. Гонтарь, плохо зная расположение новых домов, перед отъездом даже подыскивал себе проводника. Если бы Марко Иванович застал его во дворе, Гонтарь охотно взял бы проводником Надежду.
Оставив машину под прикрытием обгоревших стен, Гонтарь стал вдоль домов пробираться к берегу, где по неточным ориентирам, должен находиться КП. Пробираться было уже небезопасно. С Хортицы и с правого берега заговорили батареи противника. На улицу с воем и треском посыпались мины и снаряды.
Внезапная вспышка вражеского артиллерийского огня не была случайной — ее вызвала суета на улице: из дворов и переулков вылетали машины и мотоциклы, выбегали бойцы, и все-это на глазах у немцев соединялось и катилось из города.
Наша артиллерия молчала. На огонь вражеских батарей отвечали лишь отдельные пулеметные точки, и Гонтарь понял, что артиллерию сняли, вывели и основные части полка, а сейчас отходят последние подразделения прикрытия.
Попытки остановить кого-нибудь, чтобы узнать, где КП, оказались тщетными. Вдруг совсем случайно, бросившись от свиста мины за угол дома возле берегового парка, Гонтарь наткнулся на командира полка. Тот, распаленный, кричал на кого-то и уже садился в машину.
— Как? Вы еще тут? — заметив Гонтаря, испугался он.
— Как видите.
— Я же к вам послал гонца. Час тому назад!
— Возможно, разминулись, а возможно, что-то произошло, — сказал Гонтарь, не желая утверждать, что гонца могло и убить.
— Немедленно, товарищ Гонтарь. Умоляю вас! Колеса имеете?
— Благодарю, возле арки эмка стоит.
— Тогда не медлите. Учтите, что на Софиевку уже нельзя.
Станция Софиевка была недалеко от Запорожья.
