чулках сеточкой и кожаном бюстгальтере и Шизуки с плетью в руках. И я такой — с планшетом в руке, отмечаю галочкой пункты для проверки, делаю замечания и «да не умеете вы! Отойди, дай я покажу!»
Фыркаю от смеха. Рядом фыркает Сора. У нее в телефоне тоже что-то забавное. Мы обмениваемся взглядами и снова опускаем глаза в телефоны. Каждый в свой.
Сообщение от Натсуми. Голосовой файл, который надо скачать и перенести в диктофон. Ай да Натсуми, ай да умница. Да, тут никого из знакомых нет и только твой голос будет со мной в ночной тишине, благо наушники я достал — попросил у Шики. Скачиваю файл, чтобы насладится голосом Натсуми позже, когда вокруг меня не будет гостиной и остальных участников. Как сказала Юрико — «это интимное». Надеюсь Натсуми-тян верно понимает политику партии и правительства и на этой записи она рассказывает какого цвета на ней трусики и прочие непристойности. Может даже что-нибудь из разряда «а сейчас мы с Мико сидим в моей ванной и я намыливаю ей спинку… передай привет Кенте, Мико-тян… а теперь мы будем намыливать не только спинку… не вертись, Мико-тян!».
Пишу сообщение для Натсуми. Пишу, что получил ее запись и уже оценил саму идею. Пишу, что искренне надеюсь на эротические фантазии в записи и если их нет — предлагаю ей задуматься над таковой возможностью. И это все только потому, что мы сейчас на достаточном расстоянии и она не сможет заехать мне в ухо за такие вот предложения. Манипуляторша.
Следующее сообщение. От Хинаты. Она пишет, что я — бака, потому что… потому что бака, вот! И что она за меня болеет и все в ее классе… да что там — в ее школе — будут за меня голосовать! Файтин! Гомбарэ! А еще, что Айка хотела выслать неприличную фотку, но она, Хината, грудью своей встала на защиту моей целомудренности и невинности и лично отредактировала «это безобразие». Следующим сообщением от нее было фото Айки в купальнике. Ну как в купальнике — я предполагаю, что в купальнике, потому что ниже шеи все на фото было заблюрено и размыто до степени полной невозможности отличить части тела Айки-тян от окружающего ее пейзажа. Хмыкаю. Пишу в ответ что ценю заботу и что сама она бака и что голым телом Айки меня не напугать, пусть высылает. И за родителями пусть присмотрит, как у них дела. Беспокоюсь я.
Еще раз разглядываю фото Айки, отмечая, что та выросла вполне симпатичной и есть какая-то изюминка в ее гордо вздернутом носике и таком взгляде свысока. Растет готовой хищницей, готова рвать и метать, и отстаивать свое место под солнцем. Жаль, что ниже шеи Айку от пейзажа не отличить, на этом шоу парню нужна вся помощь в сборе материала для мастурбации, какая только возможна. Так сказать, чтобы переносить тяготы и лишения…
Я фыркаю от сдавленного смеха вслух. Сора поворачивает голову и находит меня взглядом.
— Ты чего? — спрашивает она у меня: — что там?
— Подружка сестры фото отправила, но на фото ничего кроме головы — отвечаю я: — так сказать минус в список.
— Какой список? — моргает Сора: — у тебя список есть?
— У каждого парня есть список — уверяю я: — мастурбационный. То есть такой, где у тебя разложены объекты для сексуальной объективизации. В порядке снижения важности,
— Ты… ты этим занимаешься?! — брови у Соры-тян взлетают под кромку волос, и я вздыхаю.
— Конечно я этим занимаюсь. Не буду оправдываться в стиле «все этим занимаются», но вообще-то так и есть. Занимаются этим все, просто никто про это не говорит. — отвечаю я: — но мне от народа скрывать нечего, крокодил, крокожу и буду крокодить!
— Как-то это … неприлично — говорит Сора, начиная краснеть: — ну… говорить об этом.
— Ага — отмечаю я ее легкое покраснение и прочую физиомоторику лица: — ну вот у нас и есть тема для первого урока.
— Н-но…
— Между прочим стыд — это порождение социального страха перед порицанием группой твоих действий. Как правило. Стыд — это форма страха. Интересно, что быть бесстрашной — почетно, а быть бесстыжей — уже как-то не очень, нэ?
— Так и есть — кивает Сора: — я бы не хотела… быть бесстыжей.
— А придется — пожимаю плечами я: — недаром говорят, что все сокровища мира лежат по ту сторону твоего страха. Так и тут — все, чего ты хочешь достичь — всегда лежит по ту сторону твоих собственных ограничений себя. В данном случае — по ту сторону твоего стыда.
— Я ничего не боюсь — говорит Сора, встряхнув своими длинными, черными волосами: — но как же стыд? Это — важно! Стыд предательства удерживает от совершения предательства! Стыд поражения движет воина вперед!
— Не, это неверно — машу рукой я: — вот смотри, как говаривал старина Фрейд, мы делаем все либо из-за страха смерти, либо из желания продлить себя, то есть — желания секса. Упрощая все можно свести к позитивному и негативному стимулу. Можно действовать из страха. Страха поражения, страха неудачи, страха осуждения, страха что тебя уволят, и ты помрешь на улице в канаве от голода. А можно действовать из любви. Любви к близкому человеку, к своей семье, к своей работе, к своей родине. Но как правило те воины, которыми движет страх — проигрывают и ты знаешь об этом, верно?
— Ээ… да. — соглашается со мной Сора: — трус долго не живет. — я развожу руками. Вот за что мне нравится Сора — она не будет цепляться за формулировки и неточности в них, не будет отстаивать точку зрения, если видит, что неправа. Она умеет проигрывать и это подкупает. Прямая как палка, резкая как взмах меча, но в то же время — правильная. Такая как она никогда не нарушит своего слова и жестче всего спросит сама с себя.
— Вот видишь. — говорю я: — а значит нами не должен руководить страх. Или стыд. Только любовь… ну или иной позитивный стимул.
— А если я не испытываю страха, а хочу голову кому-то проломить боккеном? — задается вопросом Сора: — это я тоже из любви? Из позитивного стимула?
— Если нет страха — значит любовь. В данном конкретном случае — любовь к проламыванию голов боккеном. Или к
