Арсений Григорьевич Зверев – единственный из вышеперечисленных лиц, кто оставил воспоминания о встрече в те дни со Сталиным. Он довольно подробно описал свое выдвижение в 1937 г.[789] Хотя фамилию Хрущева в своих мемуарах Зверев не упомянул (скорее всего, из-за цензурных ограничений 1970-х гг.), невозможно представить, чтобы его назначение происходило без консультации с первым секретарем Московского комитета партии. От первого предложения занять пост народного комиссара финансов РСФСР, сделанного в ЦК ВКП(б), Зверев отказался. Причем Арсений Григорьевич даже обратился в горком Москвы с просьбой оставить его на партийной работе, мотивируя это, главным образом, неподготовленностью занять столь высокий и ответственный пост. Казалось, вопрос был закрыт. В мае 1937 г. Зверев был избран первым секретарем Молотовского райкома Москвы, а на городской партконференции выбран в члены пленума МГК ВКП(б). Правда, незадолго до вторичного приглашения в ЦК горком сообщал Звереву, что И.В. Сталин интересовался его работой. Однако срочный вызов все равно оказался для него внезапным и вызывал тревогу.
Разговор с вождем, по свидетельству Зверева, касался должностных назначений. Думается, сталинский вопрос о том, состоит ли в их парторганизации на учете заместитель народного комиссара финансов СССР и председатель правления Государственного банка СССР Соломон Лазаревич Кругликов мог вызвать у Зверева беспокойство. Кругликова Арсений Григорьевич знал – тот действительно состоял на учете в Молотовском райкоме до 1936 г., пока работал в системе наркомата тяжелой промышленности. Однако с переводом в наркомат финансов он встал на учет в другом, Коминтерновском райкоме. Сталинский вопрос казался странным, особенно если учесть, что при беседе вождь показал хорошее знание биографии Зверева. Видимо Сталин, прежде чем предложить должность председателя правления Государственного банка, захотел лично проверить Зверева, задав провокационный вопрос и посмотрев на реакцию собеседника. Это тем более возможно, если знать, что Кругликов через несколько дней после этой встречи, 11 сентября, был арестован.
Опасения Арсения Григорьевича были обоснованными. Любое выдвижение на новую должность вполне могло обернуться для кандидата скорым «задвижением». Далеко не все, кого в 1937 г. выдвинули на руководящую работу из московской парторганизации, в 1938 г. смогли избежать репрессий. Например, упоминаемые ранее выдвиженцы Я.Г. Сойфер, М.И. Марчук, Г.М. Стацевич, В.Я. Симочкин уже в 1938 г. были репрессированы.
На таком фоне незаметно происходило выдвижение и самого Хрущева. Когда же Сталин решил передвинуть Хрущева на новую работу? Думается, такие мысли могли появиться у вождя осенью 1937 г. Этому способствовали, по крайней мере, два события: выделение из Московской области Тульской и Рязанской областей, а также начало активной кампании по декабрьским выборам в Верховный Совет.
12 октября на заседании пленума ЦК Сталин скептически высказался о популяризации некоторых кандидатов: «Не надо с этим торопиться, товарищи, как бы впросак не попасть. Подождите немного. Уж если популяризировать человека, то популяризировать наверняка, чтобы не ошибиться. Дайте Центральному комитету нашей партии заранее просмотреть и проверить людей. После этого, если с вашей стороны не будет возражений, – потому что вы знаете людей не меньше, чем ЦК, – установим линию и список. Не торопитесь, чтобы не попасть впросак»[790].
Подвергся ли подобной проверке Хрущев – неизвестно, но если она была, то длилась недолго. Двумя днями ранее этого заявления бюро МК и МГК ВКП(б) выдвинуло членом Центральной избирательной комиссии по выборам в Верховный Совет СССР от парторганизации Московской области Н.С. Хрущева[791].
Вскоре, обсуждая на одном из заседаний редколлегии «Правды» подготовку к выборам в Верховный Совет СССР, Л.З. Мехлис назвал имена тех, кого можно было пропагандировать. Особо он выделил ряд областных и республиканских партийных руководителей: «Возьмите Берию, Хрущева – это все кадры, популяризировать которые нам нужно» [792].
В отличие от ряда других областных, краевых и даже республиканских руководителей (того же Берии) имя Хрущева никогда особо не популяризировалось. Присвоение решением Политбюро имени Хрущева московским заводу точной электромеханики (ЗАТЭМ) и хлебозаводу № 5 в январе 1936 г.[793] не являлось чем-то исключительным. Примерно столько же решений о присвоении имен региональных лидеров утверждалось Политбюро и в отношении других областей, краев или национальных республик. Фамилия Хрущева мелькала на страницах центральной советской и даже зарубежной печати. Последний факт объяснялся использованием материалов центральных советских газет при освещении тех или иных событий в СССР. В большей степени это относилось к русскоязычной эмигрантской прессе. Реже он попадал в поле зрения европейских и американских изданий. Одним из таких исключений стало помещение американским журналом «Life» весной 1937 г. общей фотографии советских руководителей, среди которых были руководители Москвы и области[794]. Фотография шла иллюстрацией к заметке о кончине Г.К. Орджоникидзе, но любопытно, что редакция посчитала нужным сделать подписи к ряду официальных лиц. Свое обозначение на английском – «Khruschev» – получил и первый секретарь МК ВКП(б). Эту фотографию, пожалуй, можно считать одним из ранних появлений Н.С. Хрущева на страницах американской прессы.
Не претендовал Никита Сергеевич и на литературные лавры (как Л.П. Берия, П.П. Постышев). Заметка о московском музее В.И. Ленина за его подписью («Лаборатория марксистско-ленинской мысли»), напечатанная в «Правде» в 1936 г., – редкое исключение из этого правила[795]. Выступления Хрущева публиковались отдельными брошюрами, но, как правило, только на территории московского региона. Его фамилия всегда была в тени Сталина и Кагановича, да и сам он, судя по выступлениям, очень аккуратно к этому относился. Мэтры советской живописи стали изображать Никиту Сергеевича вместе с вождями где-то с 1936–1937 гг. Хорошо разбиравшийся в изобразительном искусстве маршал М.Н. Тухачевский незадолго до отставки звонил и предлагал Хрущеву прислать скульптора. Свое предложение он, по воспоминаниям Никиты Сергеевича, объяснял так: «Да ведь все равно какой-нибудь скульптор с вас будет делать портрет и черт-те что сделает, а я пришлю вам хорошего»[796]. Возможно, Тухачевский иронизировал, а быть может, и вправду хотел, чтобы черты Хрущева, типичного сталинского управленца, увековечил хороший мастер.
