по окружности, охватывая своим нервным вниманием все пространство вокруг.
Злыми и беспокойными были эти глаза. Будто срочно искали кого-то с недоброй целью.
Гусеница неспешным, но очень прямым маршрутом перекатилась под дубок, за которым торкалась нешустрая камерная жизнь: кто-то играл в нарды, кто-то писал письмо, кто-то просто высиживал, дожидаясь своей очереди занять шконарь.
«Если из дальняка – значит, “по-мокрому”, но нет на полу мокрого следа, и воды на шерсти – ни капельки, странно…» – только и успел он отметить.
Еще раз хрустнула целлофановая занавеска, и новый гость камеры – громадная, украшенная орнаментом из множества разнокалиберных бородавок, жаба вывалилась на порог отхожего места. Вывалилась, замерла на мгновение, будто осваивая новую территорию, и заковыляла своим путем. Не по следу гусеницы под дубок, а под сорок пять градусов вбок, почти в самый угол хаты, туда, где обитал на полу не имевший права спать на шконаре обиженный Пурген. Именно заковыляла, потому что свои лапы перетаскивала с места на место трудно и нехотя. Так человек передвигается после недавнего тяжелого инсульта.
Как-то не обратили на себя внимания глаза этого существа. Зато ноздри выделялись. С хлюпаньем и присвистом втягивали они в свои влажные, лиловые изнутри отверстия невкусный тюремный воздух, и… было в этих звуках что-то зловещее. Будто вынюхивали что-то и опять же не для добра.
С матерого и очень раскормленного кота была та жаба, но это при поджатых под брюхо лапах. Стоило же при движении хотя бы одной из этих лап выдвинуться вперед, как размеры животного увеличивались.
На глаз он машинально сопоставил габариты жабы и диаметр отверстия отхожего места. Выходило, что никак не могло это существо воспользоваться для своего путешествия канализационными трубами. «Неужели вылезла маленькой и сидела ждала, пока подрастет», – невесело пошутил про себя.
Очень быстро пошутил, потому что очень скоро, на этот раз совершенно бесшумно, отодвинулась занавеска, и новый незваный гость объявился на пороге дальняка. Совсем непривычную внешность имел тот гость и со стороны походил то ли на стоящую вертикально неряшливую вязанку изломанных и наспех собранных хворостинок, то ли на пук капризно изогнутых проволок. Не очень заметным в этом хитросплетении было и семечкообразное туловище, на котором даже головы, не говоря уже про глаза и пасть, просто не угадывалось. Если бы не шевелящиеся конечности, вовсе нельзя было признать одушевленным это существо.
«Богомол… Есть такое насекомое… Богомол… Только очень большой… Такой большой, каких в природе и не бывает…» – всплыло, будто пропечаталось в памяти.
И вдогон – не удивленное, а скорее растерянное про то, что вроде бы как и нечего этому существу здесь делать, так как обитает оно только в далеких теплых краях.
Тут же рядом зарубкой более важное отложилось: «Конечности постоянно шевелятся, уж не антенны ли это, с которыми любое пространство без чутья и зрения обшарить можно… А чего шарить? Кого эта уродина вычисляет?»
Не было никакого желания отслеживать, куда двинется неуклюжее, будто наугад сложенное из шарниров и суставов создание. Рожденная инстинктом самосохранения внутренняя тревога подсказывала, что сейчас куда важнее определиться, как вести себя в ближайшее время, на которое непременно выпадут новые, возможно самые непредсказуемые, события.
На этот момент сознание его уже разделилось на две не враждующие, но очень разные и абсолютно самостоятельные части. Одна часть четко, чуть ли не по складам инструктировала: «Тебе все это мерещится… Никаких гусениц, никаких жаб, никаких богомолов, тем более таких громадных, как на дрожжах раскормленных, здесь, в камере СИЗО, быть просто не может…
Это – “белочка”… Неважно, что ты уже несколько дней здесь и ни капли водки за все это время ты не выпил…
Так бывает… Болезнь догоняет в самое неподходящее время, в самом неудобном месте…
В одиночку тебе с этим не справиться… Врача надо…Пусть местного, мусорского, который всех, кто к нему здесь обращается, ненавидит… Все равно должен помочь… Обязан… Какие-нибудь таблетки даст или микстуру…»
Через паузу и уже с командирским нажимом, что возражения исключает, было добавлено, как вколочено: «В одиночку не справиться…»
И в усиление сказанного, как приговор, шепотом повторено: «Не справиться!»
Другая часть сознания какое-то время отмалчивалась, будто выжидая и собираясь с силами, потом решилась, обозначила свою точку зрения. Вкрадчиво, ненастойчиво, больше сомневаясь, чем советуя, прошептала: «Ты же их видел… Во всех мелочах и деталях… И проседь зеленую на шерсти у гусеницы, и ноздри лиловые у жабы, и эти суставы-проволочки у богомола… Все видел…
Мог бы даже дотянуться, потрогать… Кажется, прекрасно ты представляешь, что при этом мог бы почувствовать… Какая на ощупь пружинистая шерсть у гусеницы, какая влажная и склизкая кожа у жабы, какие сухие шершавые стебли-конечности у богомола.
Значит, есть Они, существуют независимо от твоего желания… При чем здесь врач? Не надо врача… Все равно сразу не появится, даже если в “тормоза”, в железную дверь хаты что есть мочи колотить… Да и придет, не факт, что поверит и решит помочь, скорее всего за симулянта примет, за того, кто косит, косматит… Еще наряд дежурных мусоров призовет, наябедничает, что ты беспокойство чинишь, попросит, чтобы подмолодили, попросту поколотили, тебя…
Может и пьяным оказаться, такое, рассказывали, уже было, тогда вообще все непредсказуемо…
И вообще, при чем здесь врач со своими таблетками и микстурами, когда Они уже пришли… Важнее прикинуть, где они сейчас затаились, как себя поведут…
Может быть, проще просто привыкнуть к Ним… Относиться к Ним, как ко всему, что здесь окружает… По принципу: радости – мало, но куда денешься, если сюда попал… Но это, если Они вести себя тихо будут… Если тихо… Если…
Интересно, кто Их прислал… Только куда важнее, что у Них на уме, что сейчас в планах у Них… Соответственно, определяться надо, как Их встречать…
Скорее всего, не с добром Они нагрянули… Тогда…
Война, короче…
Чем же Их встретить?
Есть в хате заточка…Острая… На кирпиче, со слоника отломанном, заточенная… Одна на всех…. Общественная, или, как говорят здесь, общаковая… Чтобы колбасу, сало, прочие харчи из передачки порезать… На обломке магнита в заветном углу под дубком запрятана…
Официально заточка, конечно, запрет… Почти оружие… А неофициально… По неписаным правилам тюрьмы одну заточку на хату иметь допускается, потому и мусора на шмонах на нее глаза закрывают… Вот если бы ее заполучить… Только невозможно это…Чтобы общаковую заточку к себе под подушку? Не приветствуется! Вопросов будет куча, на которые и ответить нечего…
Заточку Никита Самарский делал… Из невесть как попавшего сюда обломка полотна ножовки за полдня смастерил… Рукастый…
