- Нормально. Что с Геной?
- Ты видела, кто стрелял?- в очередной раз игнорируя меня, спросил Горский.
- Да, что с Геной?- мне пришлось повысить голос, чтобы он мне ответил.
- Кто это был?
- Черниговский. Что с Геной?- мой голос предательски дрожал. Молчание Горского медленно, но верно убивало любую надежду.
- Тебе нужен отдых. Постарайся поспать, - как ни в чем не бывало, отец встал и пошел к выходу.
- Просто скажи, что он жив! Прошу тебя! - в спину почти шепотом проговорила я.
Отец остановился, обернулся и, кинув на меня печальный взгляд, кивнул. После чего сразу вышел из палаты.
На смену ему тут же вернулась медсестра.
- Вам очень повезло. Все заживет очень быстро. И сотрясение совсем небольшое, уже через пару дней, наверно, вас отпустят,- она что-то крутила в капельнице и постоянно тараторила. От ее голоса голова вновь налилась расплавленным металлом.
- Со мной поступил мужчина. Верно?
- Да! Не просто мужчина, настоящий герой, как я поняла. Он, говорят, вас от пули спас. Вот это надо же, какой отважный! Вы только...
- Где он?- резко перебила эту трещотку в белом халате . Сейчас я понимала, откуда у Горского было столько грубости в голосе при разговоре с ней.
- В операционной еще, наверно. Его сам профессор Попов оперирует. Вы знаете...
- Где находится операционная?- вновь перебила девушку.
- Ну вы что! Кто же вас туда пустит! Да и нельзя вам пока выходить, и вообще, - она подошла ближе и положила руки себе на пояс. - Вы в таком виде собрались по больнице ходить?
Я тут же окинула себя взглядом. Действительно, кроме одноразовой полупрозрачной сорочки на мне ничего не было. Схватившись за край этого непонятного одеяния, я вопросительно посмотрела на медсестру.
- Где моя одежда?
- Вы поступили все в крови. Врачи не знали, есть у вас ранение или нет. Пришлось все разрезать, чтобы они могли вас осмотреть. Потом еще возили на томографию, а там...
- И что в больнице не нашлось чего-то более приличного?- мне порядком надоело перебивать девушку, но иначе этот разговор никогда бы не закончился.
- Мужчина, который только что вышел от вас, сказал ничего вам больше не давать и еще, чтобы вы не вставали, - захихикала девушка.- Грозный он у вас. Отец, да?
- Отец, - кивнула в ответ, совершенно не разделяя ее смеха. - Принесите мне халат, пожалуйста. Я никуда не убегу, только узнаю, что с моим другом.
- Нет, не положено! - командным голоском ответила медсестра.
- Не положено говорить мне гадости и оскорблять!- решила, что пора ее припугнуть.
- Да я вам и слова плохого не сказала! - опешила девушка.
- А вот это вы моему жуткому папочке будете объяснять. А я, знаете ли, выдумщица еще та! Халат!
Медсестра оказалась понятливой и уже через десять минут я ковыляла по больничным коридорам в ситцевом халате стародавних времен. Еле отыскав операционные, я поняла, что меня действительно никто туда не пустит, но это не означало, что я могла вернуться ни с чем. Я ловила каждого выходящего оттуда человека в белом халате с расспросами о Миронове, но никто мне ничего не мог сказать. Уже отчаявшись узнать хоть что-то о состоянии Гены, я прислонилась к стене и, обхватив руками голову, тихо застонала.
- Вот ты где, - мягкий мужской голос вывел меня из состояния отчаяния. - Привет.
Я подняла глаза и увидела Лероя. В бахилах и накинутом поверх пиджака белом халате, он стоял от меня в двух шагах с большой сумкой через плечо.
- Ты знаешь, что с Мироновым?- напрочь забыв о приличиях, спросила его.
- Операция все еще идет. Его привезли в очень плохом состоянии. Пуля прошла насквозь, задев легкое. Врачи делают все, что можно, - с искренним сожалением ответил Лерой.
- Он будет жить?- мелкая дрожь прошла по всему телу. Гена не мог умереть. Только не Гена!
- Я не знаю, Ксюша, не знаю, - понурив голову, ответил мне Лерой.- Но стоять здесь не нужно. Персонал ругается, ты им мешаешь работать. Здесь же не только Миронов. Пойдем, я привез тебе чистую одежду. Переоденешься и я отведу тебя в комнату ожидания. Там уже приехала жена Миронова. Уверен, ей пригодится твоя поддержка.
Лерой подошел ближе, обнял меня за плечи и повел к выходу. В состоянии шока я медленно побрела с ним обратно в палату, неустанно повторяя , как заклинание:
- Гена не может умереть! Не может! Не имеет права!
Мы вернулись в мою палату, где Лерой отдал мне сумку, в которой лежали совершенно новые одежда и обувь моего размера.
- А разве Горский не велел держать меня в одной сорочке? - спросила, забирая сумку из рук Лероя.
- Господи, Ксюша, Горский чуть с ума не сошел, когда узнал. Всю больницу на уши поставил и не успокоился, пока своими глазами не увидел, что с тобой все в порядке. Сегодня же ты едешь домой к отцу, продолжишь лечение там.
- А как же конспирация? Разве не он говорил, что для всех я умерла?
- Мне кажется, сегодня он сам чуть не умер.
Дорога до комнаты ожидания заняла всего несколько минут, но вот открыть дверь и просто туда зайти я не могла набраться смелости долгое время. Там, за дверью сидела Софья Александровна, которая по моей вине могла потерять мужа, а Гришка- отца. Если бы я послушала Гену раньше и уехала с Лешей в Москву, сейчас Гена был бы здоров. Если бы я послушала Соболева и не возвращалась в Россию, Гена тоже был бы в порядке. Если бы я прислушалась к здравому смыслу, а не к глупому сердцу, Черниговский никогда бы не узнал, что я жива, а значит Гена сейчас не находился бы на волосок от смерти. Во всем, что случилось, виновата была только я.
Набравшись храбрости, я все же повернула ручку и открыла дверь. Небольшое помещение с обычными больничными скамейками, широким окном с сероватыми занавесками и автоматом с кофе в углу было пропитано атмосферой боли и мучительного ожидания. Софья Александровна стояла возле окна и пустым безжизненным взглядом провожала капли дождя, скользящие по стеклу. Она казалась безумно уставшей и поникшей. Представить, что творилось сейчас в ее душе, было страшно.
Звук открывшейся двери моментально отвлек женщину от окна и, с надеждой узнать наконец-то о состоянии мужа, она повернулась ко мне. Я боялась увидеть в ее глазах ненависть, разочарование, обиду, но Софья Александровна меня удивила. Заметив меня, она нежно и по-доброму улыбнулась, а потом быстрым шагом подошла ко мне и крепко обняла.
- Ксюшенька, девочка моя, как ты? Как ты себя чувствуешь? Боже, сколько же тебе пришлось перенести, - она гладила меня по волосам, пыталась найти слова, чтобы утешить меня и успокоить.
Как же так? Разве она не должна была злиться на меня и проклинать? Разве она не понимала, что только я - источник ее страданий?
